Моего собеседника легко принять за русского или американца, немца или француза. Среднего роста человек за 60 с аккуратно подстриженными усиками, десятилетия работавший во множестве стран, мог встретиться вам и мне в любом городе мира и не привлечь никакого внимания. Выделяет его разве что определенный фирменный знак - берет явно не нашенского покроя, который носится с неким необъяснимым для меня шиком. Не могу написать: знакомьтесь, это... Его в определенной степени можно считать учеником Геворка Андреевича Вартаняна. Он - сподвижник той же твердой, нет, совсем не так: изящной, гибкой породы.
Скажу лишь, что жизнь там прожита под чужими именами, потому что он - советский, а затем и российский разведчик-нелегал, сравнительно недавно благополучно вернувшийся в Москву. На стенах - отличная живопись. Картины приехали сюда вслед за хозяином со всего земного шарика - от далекой Африки до близкой Европы. Он чутко улавливает настроение собеседника, переходя время от времени, как бы для разрядки, с русского на другие языки. И знает их, по крайней мере, те несколько, которым обучен и я, в совершенстве, естественным образом употребляя жаргонизмы и словосочетания, которые понятны лишь исконно местным жителям, прожившим в этих географических районах годы и годы.
Прошу извинения у рассказчика за постоянно повторяющееся слово "он". Всем нам придется смириться с таким обозначением.
- А сколько у вас зарубежных "нелегальных" лет за плечами?
- Всего? Ну, 30 или 40 лет. Но с перерывами. У меня был льготный режим. Возвращался, уезжал. Но давайте определим тему. Хочу рассказать вам о Геворке Андреевиче Вартаняне, Герое Советского Союза, великом нелегале. Мы вместе работали в одном отделе, у нас был общий куратор.
- А название отдела нельзя назвать для истории?
- Да не надо. Думаю, эти мелочи ничего не дают. Я бы предпочел вести беседу информативно. И знаете, с чего бы хотелось начать? Со своеобразной вводной. Может, с того, что такое разведка.
- И потом перейти к нелегальной?
- Как-то мы беседовали о нашей работе с директором СВР Михаилом Ефимовичем Фрадковым. И я заметил, что нелегальная разведка - это и есть настоящая разведка. А остальные службы должны ей просто помогать. Логика здесь специфическая, можно на сей счет долго теоретизировать. Главное, мне бы хотелось, чтобы было понято: Геворк Андреевич Вартанян из той плеяды, что посвятила свою жизнь Родине. Я не сторонник высокопарности, однако как здесь скажешь по-другому.
Даже мы, профессионалы, до сих пор спорим, что же такое разведка. Профессия? Специальность? Подвижничество? Искусство? И до сих пор даже между нами, разведчиками, не найдено общего согласия. Некоторые говорят: это ремесло. Если считаешь наше дело ремеслом, значит, ты сам ремесленник. Потому что каждое ремесло может подняться до уровня искусства. А разведка - интереснейшая область деятельности, которая требует для достижения результатов очень серьезного эмоционального отношения. И этим приближается к искусству.
Я считаю, что это действительно искусство. Да, искусство взаимоотношений с людьми, искусство добывания информации. До чего все это сложные вещи. Надо не только обладать профессиональными навыками, им-то обучают и обучат. Нужно эмоционально воздействовать на субъекта.
На 85-летии знаменитого разведчика Джорджа Блейка, которое мы отмечали, он, выступая, говорил с большим чувством и теплотой о нас, нелегалах. Спросил: "Что такое нелегал?" И сам ответил: "Нелегалы - это монахи, посвятившие себя служению Родине". Я возразил: "Джордж, какие же, к черту, мы монахи? Ты, наверное, хотел сказать подвижники?" И Джордж согласился. Так вот, это подвижничество - главная суть жизни, деятельности разведчика-нелегала.
Чем отличается профессионал от подвижника? Тем, что человек, занятый в определенной области, знает: за свою работу он будет получать адекватное вознаграждение. Подвижник же служит идее, никогда не думая о том, что ему за это воздастся обществом, государством, людьми. Это и есть основное отличие. Если брать конкретно отношение к работе, то нелегал не может быть нелегалом, если он ставит перед собой вопрос: а что я за это буду иметь? Когда ты выбираешь такую жизненную стезю, ты должен четко понимать: становясь на этот путь, ты обязан быть готов отдать Родине все. Это не значит отдать жизнь. Как раз это - не самое сложное, пусть и самое трагичное. Нелегалу и мысли не должно прийти, что за совершенное, за свое подвижничество, он получит заслуженное, что ему воздастся. Не имеешь и права подумать о таком.
- Неловко вас перебивать, но все же - и даже в самом конце пути?
- И даже в самом конце. Не уповать на то, что Родина может тебе что-то дать, ты ничем не отличаешься в своей Службе от твоих товарищей, которые не являются нелегалами, а работают в Центре или под прикрытием легальных резидентур. Если брать материальную разницу между нами, это 25 процентов плюс - и только во время работы в особых условиях за границей - к твоему окладу. Главная сторона существования нелегала - это осознание, что его работа - подвижничество. Это либо так, либо никак. Если не так, ты - не нелегал. А что значит "жертвовать приходится многим"? Нет большей жертвы, чем пожертвовать своей семьей, судьбой своих детей. Наверное, нелегал, Герой России Алексей Михайлович Козлов вам рассказывал, как у него сложилось.
- Жена, которая была с ним на нелегальной работе, от постоянного перенапряжения заболела, и пришлось с двумя родившимися в ФРГ детьми уезжать в Союз. Она - месяцами в больнице, дети - в тогда существовавшем для детей нелегалов интернате. И Алексей Михайлович вспоминал, как в ночь перед отъездом подшивал воротнички на школьной форме сынишке и дочке. Переживал, мучился вдали от них страшно.
- У некоторых других складывалось еще тяжелее. Возвращаются вместе домой, и дети, ни слова по-русски, со слезами на глазах бросают родителям: вы - советские шпионы.
- Знаете, я видел девочку - дочь нелегалов. И она, как раз наоборот, меня поразила своей чистотой, любовью к России, прямо-таки необузданной верой в нее, в нас. Но и непониманием того, что далеко не все люди такие, как ее отец и мать, как она сама. Задавала мне вопрос "почему?", и ответить было сложно. Девочка, дочь нелегала Т.И., уверен, выучит и русский, который ей с братом пришлось осваивать уже относительно взрослой, и во всем разберется. И патриоткой останется. А после, скажем, Кембриджа или Итона и той страны, где они с родителями жили, знание языков у нее фантастическое. Сможет продолжить семейные традиции. Или помогать адаптироваться здесь таким же, как она, возвращающимся.
- Да, эти ребята возвращались относительно взрослыми. И, как бывает, молодые строят свои планы, переживают первую влюбленность. А все это нужно бросить. Оказывается, папины-мамины родители не умерли, не погибли, как тебе рассказывали. Вот твоя бабушка, которая тебя так ждала и в отличие от дедушки все-таки дождалась. А ты, конечно, никакая не аргентинка, а русская. Психологически такой обвал выдержать сложно. Случай не единичный. Мне приходилось выводить сюда одну пару. Дети уже в достаточно взрослом возрасте, и проблемы такие же. У других, как у Вартанянов, у Федоровых (пара сравнительно недавно скончавшихся нелегалов, долгие годы проработавшая в "одной стране". - Авт.), нет детей.
- То же и у Героев России Лоны и Морриса Коэнов. Моррис говорил мне, что они с Лоной боялись.
- Боялись. И приходилось жертвовать. Как не иметь детей? Но на кого мы их оставим, если что-то случится? Это именно так. И совсем не потому, что Служба запрещает. Ни в коем случае, никаких запретов.
- А у вас, кажется, дочка?
- Две дочки. Родились здесь. У нас получилось так. Начинали мы с супругой работать вместе.
- Как? Ваша жена - тоже нелегал?
- Да еще какая!
- Картины на стенах - ваше творчество? Италия, Сингапур, Египет, Париж - вон он, Монмартр. Бывали на Монмартре?
- Я там рисовал. Как раз во времена молодежных восстаний. Студенты, демонстрации и их разгоны. Надышался там этого газа. Жил я как раз неподалеку от Люксембургского сада, Латинского квартала, Буль Миша (бульвара Сент-Мишель. - Авт.) и так далее.
- Вы так его называете?
- А как? Парижский жаргон. Я там долго жил. Это мой родной язык. Должен же быть у нелегала родной язык, и он стал для меня родным. У меня "родных" два - немецкий и французский.
- Как они превратились в такие?
- Благодаря длительной подготовке. С чего все начинается? Ведь в разведку приходят по-разному. У Геворка Андреевича Вартаняна сложилось естественным образом. У него, жившего с детства в Иране, родным был, естественно, персидский. То же и у Гоар Левоновны. Им было проще. Они выезжали за границу по своим документам, как иранцы.
- Я этого не слышал.
- Конечно. Они якобы выехали из Ирана после войны. На самом деле, как хорошо известно, приехали из Тегерана в СССР в 1951-м, закончили в Ереване институт иностранных языков. После этого к ним обратились с предложением: "Не хотите у нас работать?" И тогда они стали нелегалами.
- Хотя до этого был Иран.
- Тегеран и прочее, все, что было до этого, - детские забавы по сравнению с тем, что Вартаняны совершили потом. Они выехали на Запад. Оказались в Швейцарии. Якобы бежали из Ирана в связи с неприятными политическими событиями, затем якобы находились в Европе: надо было перекрыть тот пятилетний ереванский период. Проехали по тем странам, где, по легенде, жили. И только после этого выехали к месту своей работы в Европе. Но это, я догадываюсь, нельзя трогать. Конкретики не будет. Просто страна НАТО, и этого достаточно. И Вартаняны, прожившие годы и годы в Иране, в общем знали тот мир. Но из большинства приходящих разными путями-дорогами в нелегальную разведку иностранцев делают. Идет огромная подготовка.
- А как произошло с вами?
- Я никогда не думал, не мечтал стать разведчиком. В страшном сне такого не снилось. Меня нашли. И если говорить о себе, отбросив скромность, от которой не умру, то был я сначала последним сталинским, позже - ленинским стипендиатом. Прочили докторскую карьеру в стенах любимого вуза. Предел мечтаний. А до этого, так получилось, я год проучился в ГДР по обмену студентами. И когда казалось, что все мои дела уже на мази, в Москве обращаются ко мне: есть у нас высшая школа разведки, предлагаем вам в ней учиться. Надо было принимать решение. А если уж принимать, то от всех прошлых планов надо отказываться. Ради чего?
- Вам говорили о дальнейшей вашей роли? Намекали на нелегальную разведку?
- Никто и ничего. Учился как легальный разведчик, как все наши товарищи. Получил еще одно высшее образование, диплом государственный. Правило было - либо один год учиться, либо два. Немецкий язык у меня был в полном порядке, многие осваивали за два года базовый язык. При поступлении сдавал немецкий, на год вперед мне его проставили и объявили, что имею право на год учебы. И тут я сказал себе стоп: на это не согласен. Нормальный человек был бы счастлив, сберечь 12 месяцев, пора на работу. Но я, проучившись уже шесть лет, решил по-иному. Для чего нужны были эти два года? Не потому, что боялся, что за год не успею освоить новую специальность. Я ничего в жизни еще не умел делать, кроме одного: умел только учиться. И, хоть был я уже женат, и даже дочка у нас родилась, жизненного опыта - кот наплакал.
Зачем я все это вам рассказываю? Мне предстояло осмыслить, зачем я все это на себя взял, взвалил, почему учился два года, хотя мог бы и один. Для чего мне разведка? Не потому, что она могла мне дать, а что мне нужно в ней сделать. Человек должен понимать, ради чего он стольким жертвует. Не ради же наград, денег, поощрений. Ради чего-то этот путь выбрать. Этот путь можно выбрать по велению сердца только для чего-то. Это же самое святое - обеспечение безопасности Родины, своих друзей - близких и далеких. Это не просто красивые слова. Звучит пафосно, когда не тебя касается. А когда это по-настоящему твое, то вот это - самое главное. Вот она - суть нелегала. Потому Джордж Блейк и сказал, что "вы - как монахи". Да, монашеское беззаветное служение идее.
- Как вы эту идею назвали бы?
- Идеей безопасности. Это самая яркая черта Геворка Андреевича Вартаняна. Вот человек с большим сердцем, очень светлой душой. Он любил Родину. Постоянно об этом говорил. И не потому, что хотел показать себя лучше других. Это был крик его души. Признание в любви к Родине было для него также естественно, как дыхание. Но основным для Вартаняна было не просто делать признание, а воплощать его в деле - через трудности, через ежедневное преодоление. Их с Гоар жизнь там - это тридцатилетняя война. Были такие длинные войны, как мы знаем из истории. Но там на протяжении долгих лет кто-то служил, кто-то выходил в отставку, а кого-то убивали. А здесь на протяжении тридцати лет ты все время в окопе. И еще приходится время от времени приподниматься, идти в атаку. Так случается часто, испытываемое напряжение - постоянно. И когда Геворк Андреевич начал работать, то пришла эта жажда успеха не ради успеха, а потому, что на тебя Родина надеется. А если уж надеяться, то там, далеко, рядом из твоих - никого. Значит, кто же еще - только ты и никто другой.
Я вам рассказываю так подробно, потому что каждому разведчику приходилось искать - ради чего и для кого. Смысл нашей деятельности очень глубок. Мне хочется, чтобы вы и ваши читатели это поняли. Мы пропускаем это через сердце, и эмоциональность здесь совсем не вредит.
- Эмоциональность не вредит нелегалу?
- Он обязательно должен быть эмоциональным.
- Но как же тогда вечные постулаты о спокойствии, выдержке?
- Это внешне. Не путайте с тем, что бурлит внутри. Без эмоций воздействовать на другого человека никак нельзя. Что такое поэзия в разведке?
- Тут есть место для поэзии?
- Да. Поэзия - это вербовка. При которой нельзя сделать твоему собеседнику плохо. И в то же время убедить его совершить шаги, сделать вещи в нужном нам направлении, чтобы они соответствовали и его вере, и его устремлениям. Как у того же Блейка, у других наших помощников.
- Говоря "помощник", имеете в виду агентов?
- Только имею в виду. У нас не говорят "агент", пусть человек формально им и является. Между друзьями это слово не употребляется. Ведь человек оказывает помощь, значит, он - помощник. Часто он даже не знает, ради кого работает.
- И страны, на которую работает, не знает?
- Нет. У меня из всех завербованных только один понимал, что я являюсь советским разведчиком.
- Хотя у американцев нет, как говорят, нелегальной разведки, они сильны своей мощью. Не так ли?
- Они сильны в основном деньгами. В их разведку вложены огромные деньги, и они имеют возможность действовать большими силами, наваливаться на какую-то интересующую их проблему и со всех сторон ее обрабатывать. У нас - не так. А они могут подкупать и правительства, и производить нужных президентов. Все эти перевороты в Латинской Америке сделаны ЦРУ. В основном этим и берут. Техническая разведка у них развита здорово. Финансовые вложения огромны. А в карты их смотреть приятно, как они все это раскладывают.
- Удавалось заглянуть в чужие карты?
- Конечно. Надо было вербовать, вербовать и вербовать. Такая же задача была у Геворка Андреевича, у других коллег. И ничего важнее во время той холодной войны для Родины не было. И вот эта искренняя готовность подчинения личного интересам государственным и есть само существо разведчика. Вартанян был таким.
- И вы, и Вартанян поняли, что в разведке вы нужнее?
- Абсолютно точно.
- Там, за рубежом, для всех вы были художником?
- Шикарное прикрытие для нелегала - художник. Это же давало мне возможность свободно ездить по миру с мольбертом, общаться с разными людьми. У меня в друзьях были бизнесмены, деятели искусств, государственные служащие, сотрудники спецслужб. Первые пять лет, у кого-то больше, у кого-то меньше, тратятся на то, чтобы не только легализоваться. Так было у Геворка Андреевича. Разведчику надо создать круг знакомых, интересных людей, через которых он может выйти на источники информации. Войти в среду нужных людей. Мне повезло: давнее увлечение живописью стало профессией прикрытия. Художник - он и в Африке художник. Приехал в чужую страну. И работал поначалу только на себя - заведение связей, шлифовка языка. Любил учиться, любил людей, с которыми общался.
- Но как любить, если их надо ломать, склонять к сотрудничеству, обращать в свою веру?
- Обращать в свою веру - да. Но ломать, что вы, ни в коем случае! Надо использовать и его веру, и политические взгляды, чтобы он делал ваше дело, руководствуясь и своим стремлением к добру, убеждениями, которые вы ему подсказали.
- Может быть, расскажете мне про рощу нелегалов в подмосковном лесу?
- Роща - не совсем точное слово. Это несколько рядов берез. Есть традиция. Когда пара или один нелегал отправляются в первый раз на боевое задание, то сажают березку. Место уже готово - и ямка выкопана, и саженец березки. Сажают деревце как бы на удачу. И, находясь вдали, почти все спрашивают: как там моя березка?
- Это искренний вопрос?
- Абсолютно искренний. Этого родного тепла там так не хватает. И все оно в этой березке. В ней близкие, Родина, оставленные родные, друзья. А сейчас приехали - и вот какое высокое дерево. Березке той 20 или даже 30 лет.
- Традиция давняя?
- Ей примерно лет 30. Я свою березку не сажал, поскольку первый раз уехал 40 лет назад.