Не только потому, что режиссер спектакля Миндаугас Карбаускис успел стать одним из самых важных и вызывающих споры ньюсмейкеров московской сцены. Не только потому, что Маяковка, пытаясь оставаться оплотом качественного традиционного театра, где работают великолепные актеры, активно осваивает новые подходы к театру. Но и потому, что давно у нас не было современной пьесы, как будто даже написанной по-русски (блестящий перевод Георгия Ефремова гарантирован высокой языковой чувствительностью самого автора, литовца по культуре и языку, белоруса по крови и советского человека по дате рождения), в которой игра ума выражается игрой слов, времен и пространств, да и просто игрой в самом философском смысле этого слова.
Не случайно прослушивание (оно тоже включено в игровой феномен спектакля) диалогов вызывает в памяти изысканный, содержательный исторический театр Тома Стоппарда, и пьесу австрийца Томаса Бернхардта "Иммануил Кант" (зрители Чеховского фестиваля должны помнить волшебный спектакль Кристиана Люпы).
Сергей Бархин поместил пьесу о Канте в алый шестигранник, сооруженный прямо на большой сцене театра. Университетские трибуны, на которых сидят зрители, являют собой философский центр мира, а в самой его сердцевине - стол с обедающим философом и его гостями. Миндаугас Карбаускис представляет публике пиршество слова, в буквальном смысле слова. Его дегустация оказывается не самым простым делом для зрителей, испорченных тотальным аттракционом визуального театра.
Михаил Филиппов, играющий Канта, располагается в подвижном жанре трагикомедии. Мы застаем его героя в комнате отдыха, "недумания", где гурманство мысли заменено гурманством в прямом смысле слова. Пир как место философствования со времен Платона является древнейшей традицией. Слуга Мартин, меланхолически сыгранный Анатолием Лобоцким, философствующий здесь едва ли не больше своего патрона, формулирует статус этих пиров: "Они не думают, фрау леди", и ему вторит Кант: "В одиночестве трудно не думать.... Для отдыха нужны люди"...
Три часа "недумания" становятся для публики и испытанием, и удовольствием. Сюжет поначалу кажется важным: в мужскую компанию гостей Канта является странная племянница его друга и отменяет правила "немыслимой" комнаты, задавая один вопрос философичнее другого. Веснушчатая чистота Фоби Грин предстает в прелестном исполнении Юлии Соломатиной. Благодаря ей "Критика чистого разума" точно Библия ложится на пиршественный стол, среди бокалов с вином, и под напором ее неправильной "немецкой" речи печальный и потерянный Кант расстается с надеждой на "отдых", на то, что мучительный для него процесс мышления на время прервется. Мудрый старик оказывается комедиантом, лицом к лицу с одиночеством, а в финале вовсе замирает перед террором педантичного слуги Иоганна Кауфмана (Нияз Гаджиев).
То, как играет Канта Филиппов, хочется дегустировать так же медленно и подробно, как сам он - белое вино. Философ и комедиант в одном лице, он с наслаждением пробует жанр изысканной интеллектуальной драмы. Ему вторят "гости", и прежде всего - богослов Иоганн Шульц в исполнении Игоря Костолевского, заменивший мессу присказкой "Господи-господи". Чинный обед постепенно сдвигается в какое-то кэролловское пространство Зазеркалья, стол - точно на спиритическом сеансе - кружится и вздымается, и, не меняя дислокации, комната отдыха становится то заснеженным Кенигсбергом, то всей Пруссией, а то и вовсе местом без содержания. Сюжет все больше напоминает сюрреалистический сон, когда в него вторгаются какие-то шекспировские лютеранки-пиетистки в поисках украденного Мартином петуха. Светлана Немоляева играет свою Анну-Регину одновременно гротескно и нежно, и вот именно это сочетание острого до умопомрачения рисунка с пастельной мягкостью тонов доставляет огромное театральное удовольствие. По контрасту с ней, в каждую секунду смешной и серьезной, глубокое отчаяние юной Фридерики-Ребекки кажется подлинной трагедией, которая вне всяких переходов, с места в карьер превращается в фарс, когда она залезает под стул, чтобы показать, что ни кусочка ее плоти не видно, когда она ползает в монастырском курятнике.
Все это пиршество в алом шестиграннике создано, кажется, только для того, чтобы мы внезапно и остро насладились неиссякшим искусством виртуозного слова и виртуозной игры.