Надежда Геннадьевна, года три назад мы анализировали работу действующих в регионах УрФО венчурных фондов и пришли к выводу, что они неэффективны. Выходит, с тех пор ничего кардинально не изменилось?
Надежда Терлыга: Увы, у нас действительно не очень благоприятная ситуация с венчурным финансированием. Лишь в Челябинской области относительно неплохо работает региональный венчурный фонд: на его долю приходится 0,9 процента от общего объема рынка российского венчура. Он располагает 480 миллионами рублей, часть из которых в последнее время вложена в реализацию 12 проектов. Объем всех существующих в Свердловской области венчурных фондов составляет 240 миллионов, за счет которых профинансированы четыре проекта. Причем неизвестно, довели ли их до стадии внедрения, или нет.
Почему, на ваш взгляд, дела столь плохи?
Надежда Терлыга: Хорошие венчурные фонды всегда приходят туда, где выполняются два условия. Первое - это наличие потока проектов, второе - благоприятный инвестиционный климат. Льготы для инновационного бизнеса, технопарки, бизнес-инкубаторы, центры коллективного пользования, коворкинги должны существовать не только на бумаге. В Москве, Санкт-Петербурге, Томской и Новосибирской областях, в Татарстане это уже поняли. Поэтому там сегодня в основном и сосредоточен весь российский венчурный капитал.
Понятно, что Москва без особых усилий стала центром притяжения инноваторов и сосредоточила более 60 процентов всего российского венчурного капитала - благодаря потокам денег и информации, которые стекаются туда со всей страны. Гораздо интереснее и показательнее примеры Томска и Татарстана. Эти два региона последовательно и очень правильно развивают инновационную бизнес-инфраструктуру. К сожалению, в Свердловской области серьезной поддержки со стороны региональной власти в этом плане нет. Здесь декларируют, что в области работают 12 технопарков, в которых в общей сложности зарегистрировано 72 резидента. Но это мизерные цифры! Пять компаний - это не технопарк. Чтобы был хоть какой-то синергетический эффект, резидентов должно быть как минимум сто. Таким образом, если судить строго, ни один из существующих в Свердловской области технопарков таковым не является.
А если говорить о российском рынке венчурного капитала в целом, там ситуация лучше, чем в нашем регионе?
Надежда Терлыга: Да, и дела хоть и не очень быстро, но все же идут в гору. К примеру, за последние два года объем этого рынка увеличился на 30 процентов. Конечно, 7,8 миллиарда долларов - это небольшая цифра по сравнению с показателями США и Европы, где объем рынков венчурного капитала оценивается в 100 и 50 миллиардов долларов соответственно. Но все-таки наш рынок развивается. В 2012-м и первой половине 2013 года в России создано более 40 новых венчурных фондов - их сейчас 247. Среди них очень много малых фондов, объемом от 10 до 50 миллионов долларов. Это характерная черта российского рынка венчурного капитала. Для сравнения, в США объем стандартного венчурного фонда в десять раз больше. Также любопытно, что 68 процентов вновь образованных фондов - частные, 30 процентов - с государственным участием и лишь 2 процента корпоративных.
В чем принципиальное отличие корпоративных фондов от обычных частных?
Надежда Терлыга: Их работа в первую очередь нацелена на повышение конкурентоспособности конкретной компании, например, на улучшение бизнес-процессов или их диверсификацию. Такие фонды обычно находят и покупают стартапы, которые годятся для развития технологий внутри предприятия. Всего в России 16 корпоративных венчурных фондов, а совокупный объем их портфелей составляет более 220 миллионов рублей. Опять же, на Урале действующих корпоративных венчурных фондов нет. Правда, такой фонд начинает создавать крупная машиностроительная корпорация, в которую входит ряд уральских заводов. На этот проект выделен миллиард рублей. Наш университет сейчас тоже задумался о создании подобного фонда объемом до 10 миллионов долларов.
В какие отрасли венчурные инвесторы более охотно вкладывают деньги?
Надежда Терлыга: В России существует большой перекос по отраслям. Больше всего венчурные фонды готовы вложить в проекты из области информационно-коммуникационных технологий - до 75 процентов. Еще 10 идет на поддержку проектов в сферах биотехнологий и химии, на все прочие отрасли остается лишь 15 процентов. Объясняется это просто: инвестиции в IT возвращаются очень быстро, а проекты в области биотехнологий, особенно те, что касаются медицинских препаратов, предполагают сверхвысокие нормы прибыли. Всем остальным инноваторам деваться некуда. Например, в Уральском федеральном университете мы выращиваем проекты, связанные с машиностроением, и всегда вопрос привлечения инвестиций стоит очень остро.
Правда ли, что некоторые российские венчурные компании стали вкладываться в иностранные фонды?
Надежда Терлыга: Это действительно так, и тенденцию вряд ли можно назвать положительной. Хотя мотивы понятны: от коммерческого венчурного фонда учредители требуют увеличения нормы прибыли, а поскольку российский рынок инноваций не очень развит, инвестиции окупаются плохо, компании ради заработка и вкладываются в зарубежные активы. При этом основной причиной неразвитости российских венчурных фондов является даже не недостаток денег, а отсутствие внятных механизмов выхода из проектов: вложить деньги просто, а вот продать потом такой актив - проблема.
Прижился ли в России институт бизнес-ангелов?
Надежда Терлыга: Этот рынок пока только формируется, причем в значительной степени он находится в тени. Судя по данным ассоциации бизнес-ангелов, объем рынка этого вида инвестиций в России на сегодняшний день составляет 130 миллионов долларов. Теневой же рынок, по оценке экспертов, превышает 200 миллионов.
Почему так происходит?
Надежда Терлыга: Кто такой бизнес-ангел? На Западе это или состоявшийся бизнесмен, имеющий свободные личные деньги, время и желание поднимать бизнес-идеи с нуля, или профессиональный "охотник за инновациями". В России же это, скорее, тот, кто решился "попробовать инноваций". Он не всегда уверен в успехе, поэтому, как правило, не очень хочет "светиться". Афишировать свои неудачи у нас не принято.