В такой-то задумчивый хороший вечер, минуя большак, пришел к родному селу Воеводин Степан.
Пришел он с той стороны, где меньше дворов, сел на косогор, нагретый за день солнышком, и вздохнул. И стал смотреть на деревню. Он, видно, много отшагал за день и крепко устал.
Он долго сидел так и смотрел. Потом встал и пошел в деревню.
Ермолай Воеводин копался еще в своей завозне - тесал дышло для брички. В завозне пахло сосновой стружкой, махрой и остывшими тесовыми стенами. Свету в завозне было уже мало. Ермолай щурился и, попадая рубанком на сучки, по привычке ласково матерился.
...И тут на пороге, в дверях, вырос сын его - Степан.
- Здорово, тять.
Ермолай поднял голову, долго смотрел на сына... Потом высморкался из одной ноздри, вытер нос подолом сатиновой рубахи, как делают бабы, и опять внимательно посмотрел на сына.
- Степка, что ли?
- Но... Не узнал?
- Хот!.. Язви тя... Я уж думал - почудилось.
Степан опустил худой вещмешок на порожек, подошел к отцу. Обнялись, чмокнулись пару раз.
- Пришел?
- Ага.
- Что-то раньше? Мы осенью ждали.
- Отработал... отпустили.
- Хот... язви тя! - Отец был рад сыну, рад был видеть его.
Только не знал, что делать.
- А Борзя-то живой ишо, - сказал он.
- Но? - удивился Степан. Он тоже не знал, что делать. Он тоже рад был видеть отца. - А где он?
- А шалается где-нибудь. Этта, в субботу вывесили бабы бельишко сушить - все изодрал. Разыгрался, сукин сын, и давай трепать...
- Шалавый дурак.
- Хотел уж пристрелить его, да подумал: придешь - обидишься...
Присели на верстак, закурили.
- Наши здоровы? - спросил Степан. - Пишут ребята?
- Ничо, здоровы. Как сиделось-то?
- А ничо, хорошо. Работали. Ребята-то как?..
- Да редко пишут. Ничо вроде... Игнат хвалится. А Максим - на стройке. Ты-то в шахтах, наверно, робил?
- Нет, зачем: лес валили.
- Ну да. - Ермолай понимающе кивнул головой. - Дурь-то вся вышла?
- Та-а... - Степан поморщился. - Не в этом дело.
- Ты вот, Степка... - Ермолай погрозил согнутым прокуренным пальцем.
- Ты теперь понял: не лезь с кулаками куда не надо. Нашли, черти полосатые, время драться.
- Не в этом дело, - опять сказал Степан.
В завозне быстро темнело. И все так же волнующе пахло стружкой и махрой...
Степан встал с верстака, затоптал окурок... Поднял свой хилый вещмешок.
- Пошли в дом, покажемся.
- Немая-то наша, - заговорил отец, поднимаясь, - чуть замуж не вышла. - Ему все хотелось сказать какую-нибудь важную новость, и ничего как-то не приходило в голову.
- Но! - удивился Степан.
- Смех и грех...
Пока шли от завозни, отец рассказывал:
- Приходит один раз из клуба и мычит мне: мол, жениха приведу. Я, говорю, те счас такого жениха приведу, что ты неделю сидеть не сможешь.
- Может, зря?
- Что "зря"? "Зря"... Обмануть надумал какой-то - полегче выбрал.
Кому она, к черту, нужна такая. Я, говорю, такого те жениха приведу...
- Посмотреть надо было жениха-то. Может, правда...
А в это время на крыльцо вышла и сама "невеста" - крупная девка лет 23-х. Увидела брата, всплеснула руками, замычала радостно. Глаза у нее синие, как цветочки, и смотрит она до слез доверчиво.
- Ма-ам, мм, - мычала она и ждала, когда брат подойдет к ней, и смотрела на него сверху, с крыльца... И до того она в эту минуту была счастлива, что у мужиков навернулись слезы.
- А от те "ме", - сердито сказал отец и шаркнул ладонью по глазам.
- Ждала все, крестики на стене ставила - сколько дней осталось, - пояснил он Степану. - Любит всех, как дура.
Степан нахмурился, чтоб скрыть волнение, поднялся по ступенькам, неловко приобнял сестру, похлопал ее по спине... А она вцепилась в него, мычала и целовала в щеки, в лоб, в губы.
- Ладно тебе, - сопротивлялся Степан и хотел освободиться от крепких объятий. И неловко было ему, что его так нацеловывают, и рад был тоже, и не мог оттолкнуть счастливую сестру.
- Ты гляди, - смущенно бормотал он. - Ну, хватит, хватит... Ну, все...
- Да пусть уж, - сказал отец и опять вытер глаза. - Вишь, соскучилась.
Степан высвободился наконец из объятий сестры, весело оглядел ее.
- Ну, как живешь-то? - спросил. Сестра показала руками - "хорошо".
- У ей всегда хорошо, - сказал отец, поднимаясь на крыльцо. - Пошли, мать обрадуем.
Мать заплакала, запричитала.
- Господи-батюшки, отец небесный, услыхал ты мои молитвы, долетели они до тебя...
Всем стало как-то не по себе и от ее причета.
- Ты, мать, и радуисся, и горюешь - все одинаково, - строго заметил Ермолай. - Чо захлюпала-то? Ну, пришел, теперь радоваться надо.
- Дак я и радуюсь, не радуюсь, что ли...
- Ну и не реви.
- Было бы у меня их 20, я бы не ревела. А то их всего-то трое, и те разлетелись по белу свету... Каменная я, что ли?
- Дак и мне жалко! Ну и давай будем реветь по целым дням. Только и делов...
- Здоровый ли, сынок? - спросила мать. - Может, по хвори по какой раньше-то отпустили?
- Нет, все нормально. Отработал свое - отпустили.
Стали приходить соседи, родные.
Первой прибежала Нюра Агапова, соседка, молодая, гладкая баба с круглым добрым лицом. Еще в сенях заговорила излишне радостно и заполошно:
- А я гляну из окошка-то: осподи-батюшка, да ить эт Степан пришел?! И правда - Степан...
Степан заулыбался.
- Здорово, Нюра.
Нюра обвила горячими руками соседа, трижды прильнула наголодавшимися вдовьими губами к его потрескавшимся, пропахшим табаком и степным ветром губам...
- От тебя как от печи пышет, - сказал Степан. - Замуж-то не вышла?
- Я, может, тебя ждала. - Нюра засмеялась.
- Пошла к дьяволу, Нюрка! - возревновала мать. - Не крутись тут - дай другим поговорить. Шибко тяжело было, сынок?
- Да нет, - с удовольствием стал рассказывать Степан. - Там хорошо. Я, например, здесь раз в месяц кино смотрю, так? А там - в неделю два раза. А хошь, иди в Красный уголок - там тебе лекцию прочитают: "О чести и совести советского человека" или "О положении рабочего класса в странах капитала"...
- Что же, вас туда собрали кино смотреть? - спросила Нюра весело.
- Почему?.. Не только, конечно, кино...
- Воспитывают, - встрял в разговор отец. - Дуракам вправляют.
- Людей интересных много, - продолжал Степан. - Есть такие орлы!.. А есть образованные. У нас в бригаде два инженера было...
- А эти за что?
- Один - за какую-то аварию на фабрике, другой - за драку. Дал тоже кому-то бутылкой по голове...
- Может, врет, что инженер? - усомнился отец.
- Там не соврешь. Там все про всех знают.
- А кормили-то ничего? - спросила мать.
- Хорошо, всегда почти хватало.
Еще подошли люди. Пришли товарищи Степана. Стало колготно в небольшой избенке Воеводиных. Степан снова и снова принимался рассказывать:
- Да нет, в общем-то, хорошо! Вы здесь кино часто смотрите? А мы - в неделю два раза. К вам артисты приезжают? А к нам туда без конца ездили. Жрать тоже хватало... А один раз фокусник приезжал. Вот так берет стакан с водой...
Степана слушали с интересом, немножко удивлялись, говорили "хм", "ты гляди!", пытались сами тоже что-то рассказать, но другие задавали новые вопросы, и Степан снова рассказывал. Он слегка охмелел от долгожданной этой встречи, от расспросов, от собственных рассказов. Он незаметно стал даже кое-что прибавлять к ним.
- А насчет охраны - строго?
- Ерунда! Нас последнее время в совхоз возили работать, так мы там совсем почти одни оставались.
- А бегут?
- Мало. Смысла нет.
- А вот говорят, если провинился человек, то его сажают в каменный мешок...
- В карцер. Это редко, это если сильно проштрафился... И то уркаганов, а нас редко.
- Вот жуликов-то, наверно, где! - воскликнул один простодушный парень. - Друг у друга воруют, наверно?..
Степан засмеялся. И все посмеялись, но с любопытством посмотрели на Степана.
- Там у нас строго за это, - пояснил Степан. - Там, если кого заметют, враз решку наведут...
Мать и немая тем временем протопили баню на скорую руку, отец сбегал в лавочку... Кто принес сальца в тряпочке, кто пирожков, оставшихся со дня, кто пивца-медовухи в туеске - праздник случился нечаянно, хозяева не успели подготовиться. Сели к столу затемно. И потихоньку стало разгораться неяркое веселье. Говорили все сразу, перебивали друг друга, смеялись...
Степан сидел во главе стола, поворачивался направо и налево, хотел еще рассказывать, но его уже плохо слушали. Он, впрочем, и не шибко старался. Он рад был, что людям сейчас хорошо, что он им удовольствие доставил, позволил собраться вместе, поговорить, посмеяться. И, чтобы им было совсем хорошо, запел трогательную песню тех мест, откуда прибыл.
Прости мне, ма-ать,
За все мои поступки -
Что я порой не слушалась тебя-я!..
На минуту притихли было: Степана целиком захватило сильное чувство содеянного добра и любви к людям. Он заметно хмелел.
А я думала-а, что тюрьма это шутка.
И этой шуткой сгубила я себя-я! - пел Степан.
Песня не понравилась - не оценили полноты чувства раскаявшейся грешницы, не тронуло оно их... И саму грешницу как-то трудно было представлять.
- Блатная! - с восторгом пояснил тот самый простодушный парень, который считал, что в лагерях - сплошное жулье. - Тихо, вы!
- Чо же сынок, баб-то много сидят? - спросила мать с другого конца стола.
- Хватает. Целые лагеря есть.
И возник оживленный разговор о том, что, наверно, бабам-то там не сладко.
- И вить, дети небось пооставались!
- Детей - в приюты...
- А я бы баб не сажал! - сурово сказал один изрядно подвыпивший мужичок. - Я бы им подолы на голову - и ремнем!..
- Не поможет, - заспорил с ним Ермолай. - Если ты ее выпорол - так? - она только злей станет. Я свою смолоду поучил раза два вожжами - она мне со зла немую девку принесла.
Кто-то поднял песню. Свою. Родную.
Оте-ец мой был природный пахарь,
А я работал вместе с им...
Песню подхватили. Заголосили вразнобой, а потом стали помаленьку выравниваться.
Три дня, три ноченьки старался -
Сестру из плена выруча-ал...
Увлеклись песней - пели с чувством, нахмурившись, глядя в стол перед собой.
Злодей пустил злодейку пулю
Уби-ил красавицу сестру-у.
Взошел я на гору крутую,
Село-о родное посмотреть:
Гори-ит, горит село родное,
Гори-ит вся родина-а моя-я!..
Степан крепко припечатал кулак в столешницу, заматерился с удовольствием.
- Ты меня не любишь, не жалеешь! - сказал он громко. - Я вас всех уважаю, черти драные! Я сильно без вас со-скучился.
У порога, в табачном дыму, всхлипнула гармонь - кто-то предусмотрительный смотал за гармонистом. Взревели... Песня погибла.
Вылезли из-за стола и норовили сразу попасть в ритм "подгорной". Старались покрепче дать ногой в поло-вицу.
Бабы образовали круг и пошли, и пошли с припевом. И немая пошла и помахивала над головой платочком. На нее показывали пальцем, смеялись... И она тоже смеялась - она была счастлива.
- Верка! Ве-ерк! - кричал изрядно подпивший мужичок. - Ты уж тогда спой, ты спой, что же так-то ходить! - Никто его не слышал, и он сам смеялся своей шутке - просто закатывался.
Мать Степана рассказывала какой-то пожилой бабе:
- Ка-ак она на меня навалится, матушка, у меня аж в грудях сперло. Я насилу вот так голову-то приподняла да спрашиваю: "К худу или к добру?" А она мне в самое ухо дунула: "К добру!"
Пожилая баба покачала головой.
- К добру?
- К добру, к добру. Ясно так сказала: к добру, говорит.
- Упредила.
- Упредила, упредила. А я ишо подумай вечером-то: "К какому же добру, думаю, мне суседка-то предсказала?" Только так подумала, а дверь-то открывается - он вот он, на пороге.
- Господи, Господи, - прошептала пожилая баба и вы¬терла концом платка повлажневшие глаза. - Надо же!
Бабы, плясавшие кругом, вытащили на круг Ермолая. Ермолай недолго думал, пошел выколачивать одной ногой, а второй только каблуком пристукивал... И приговаривал: "Оп-па, ат-та, оп-па, ат-та..." И вколачивал, и вколачивал ногой так, что посуда в шкафу вздрагивала.
- Давай, Ермил! - кричали Ермолаю. - У тя седня ра¬дость большая - шевелись!
- Ат-та, оп-па, - приговаривал Ермолай, а рабочая спина его, ссутулившаяся за сорок лет работы у верстака, так и не распрямилась, и так он плясал - слегка сгорбатившись, и большие узловатые руки его тяжело висели вдоль тела. Но рад был Ермолай и забыл все свои горести - долго ждал это¬го дня, без малого три года.
В круг к нему протиснулся Степан, сыпанул тяжкую, нечеткую дробь...
- Давай, тять...
- Давай - батька с сыном! Шевелитесь!
- А Степка-то не изработался - взбрыкивает!
- Он же говорит - им там хорошо было. Жрать давали...
- Там дадут - догонют да еще дадут.
- Ат-та, оп-па!.. - приговаривал Ермолай, приноравливаясь к сыну...
Люблю сани с подрезами,
Воронка - за высоту,
Люблю милку за походку.
А еще - за красоту! -
вспоминал Ермолай из далекой молодости.
И Степан тоже спел:
Это чей же паренек
Выделывает колена;
Ох, не попало бы ему
Березовым поленом.
Плясать оба не умели, но работали ладно - старались. Людям это нравится; смотрели на них с удовольствием.
Так гуляли.
Никто потом не помнил, как появился в избе участковый милиционер.
Видели только, что он подошел к Степану и что-то сказал ему. Степан вышел с ним на улицу. А в избе продолжали гулять: решили, что так надо, надо, наверное, явиться Степану в сельсовет - оформлять всякие бумаги. Только немая что-то забеспокоилась, замычала тревожно, начала тормошить отца. Тот спьяну отмахнулся.
- Отстань, ну тя! Пляши вон.
Участковый вышел со Степаном за ворота, остановился.
- Ты что, одурел, парень? - спросил он, вглядываясь в лицо Степана.
Степан прислонился спиной к воротному столбу, усмехнулся.
- Чудно?.. Ничего...
- Тебе же три месяца сидеть осталось!
- Знаю не хуже тебя... Дай закурить.
Участковый дал ему папироску, закурил сам.
- Пошли.
- Пошли.
- Может, скажешь дома-то? А то хватятся...
- Сегодня не надо - пусть погуляют. Завтра скажешь.
- Три месяца не досидеть и сбежать!.. - опять изумился милиционер. - Прости меня, но я таких дураков еще не встречал, хотя много повидал всяких. Зачем ты это сделал?
Степан шагал, засунув руки в карманы брюк, узнавал в сумраке знакомые избы, ворота, прясла... Вдыхал знакомый с детства терпкий весенний холодок, задумчиво улыбался.
- А?
- Чего?
- Зачем ты это сделал-то?
- Сбежал-то? А вот - пройтись разок... Соскучился.
- Так ведь три месяца осталось! - почти закричал участковый. - А теперь еще пару лет накинут.
- Ничего... Я теперь подкрепился. Теперь можно сидеть. А то меня сны замучили- каждую ночь деревня снится... Хорошо у нас весной, верно?
- Нда... - раздумчиво сказал участковый.
Долго они шли молча, почти до самого сельсовета.
- И ведь удалось сбежать!.. Один бежал?
- Трое.
- А те где?
- Не знаю. Мы сразу по одному разошлись.
- И сколько же ты добирался?
- Неделю.
- Тьфу... Ну, черт с тобой - сиди.
В сельсовете участковый сел писать протокол. Степан сидел у стола, напротив, задумчиво смотрел в темное окно. Хмель покинула его голову.
- Оружия никакого нет? - спросил участковый, отвлекаясь от протокола.
- Сроду никакой гадости не таскал с собой.
- Чем же ты питался в дороге?
- Они запаслись... те двое-то...
- А им по сколько оставалось?
- По много...
- Но им хоть был смысл бежать, а тебя-то куда черт дернул? - в последний раз поинтересовался милиционер.
- Ладно, надоело! - обозлился Степан. - Делай свое дело, я тебе не мешаю.
Участковый качнул головой, склонился опять к бумаге. Еще сказал:
- Я думал, ошибка какая-нибудь - не может быть, чтоб на свете были такие придурки. Оказывается, правда.
Степан смотрел в окно, спокойно о чем-то думал.
- Небось смеялись над тобой те двое-то? - не вытерпел и еще спросил словоохотливый милиционер.
Степан не слышал его.
Милиционер долго с любопытством смотрел на него. Сказал:
- А по лицу не скажешь, что дурак. - И ушел окончательно в протокол.
В это время в сельсовет вошла немая. Остановилась на пороге, посмотрела испуганными глазами на милиционера, на брата...
- Мэ-мм? - спросила она брата.
Степан растерялся.
- Ты зачем сюда?
- Мэ-мм? - замычала сестра, показывая на милиционера.
- Это сестра, что ли? - спросил тот.
- Но...
Немая подошла к столу; тронула участкового за плечо и, показывая на брата, руками стала пояснять свой вопрос: "Ты зачем увел его?"
Участковый понял.
- Он... Он! - показал на Степана. - Сбежал из тюрьмы! Сбежал! Вот так!.. - Участковый показал на окно и "показал", как сбегают. - Нормальные люди в дверь выходят, в дверь! А он в окно - раз и ушел. И теперь ему будет... - Милиционер сложил пальцы в решетку и показал немой на Степана. - Теперь ему опять вот эта штука будет! Два, - растопырил два пальца и торжествующе потряс ими. - Два года еще!
Немая стала понимать. И когда она совсем все поняла, глаза ее, синие, испуганные, загорелись таким нечеловеческим страданием, такая в них отразилась боль, что милиционер осекся. Немая смотрела на брата. Тот побледнел и замер - тоже смотрел на сестру.
- Вот теперь скажи ему, что он дурак, что так не делают нормальные люди... Братья ваши небось не сделали бы так.
Немая вскрикнула гортанно, бросилась к Степану, по¬висла у него на шее.
- Убери ее, - хрипло попросил Степан. - Убери!
- Как я ее уберу?..
- Убери, гад! - заорал Степан не своим голосом. - Уве¬ди ее, а то я тебе расколю голову табуреткой!
Милиционер вскочил, оттащил немую от брата... А она рванулась к нему и мычала. И трясла головой.
- Скажи, что ты обманул ее, пошутил... Убери ее!
- Черт вас!.. Возись туг с вами... - ругался милиционер, оттаскивая немую к двери. - Он придет сейчас, я ему дам проститься с вами! - пытался он втолковать ей. - Счас он придет! - Ему удалось наконец подтащить ее к двери и вы¬толкнуть. - Ну, здорова! - Он закрыл дверь на крючок. - Фу-у... Вот каких делов ты натворил - любуйся теперь.
Степан сидел, стиснув руками голову, смотрел в одну точку - в пол.
Участковый спрятал недописанный протокол в полевую сумку, подошел к телефону.
- Вызываю машину - поедем в район, ну вас к черту... Ненормальные какие-то.
А по деревне, серединой улицы, шла, спотыкаясь, немая и горько мычала - плакала.
Летит степью паровоз. Ревет.
Деревеньки мелькают, озера, перелески... Велика Русь.
(Из сценария Василия Шукшина)
Первые амнистированные вышли на свободу
В Томской области отпущены двое. Один из них - 61-летний пенсионер, осужденный по статье "истязание". После освобождения выяснилось, что ему некуда идти, потому он был помещен в соцприют. Другому 20 лет. Несколько лет назад, еще несовершеннолетним, был осужден за угон и кражу.
В Екатеринбурге из СИЗО освобожден подросток, арестованный за кражу. А в Тульской области суд прекратил по амнистии дело Галины В., обвинявшейся в телефонном терроризме: летом позвонила в больницу и сообщила, что она заминирована. Полиция бомбу не нашла, зато нашла звонившую.
В Челябинске амнистированы Михаил Гопфауф, Игорь Стригунов и Дмитрий Павликов обвинявшиеся по делу о массовых беспорядках на рок-фестивале "Торнадо". В Красноярском крае на свободу вышел пенсионер Вячеслав Боровцов, отбывавший наказание за убийство двух рабочих по неосторожности (они погибли на стройке по его вине). На суде признал вину, возместив ущерб родственникам. Получил год колонии-поселения, освободился через 3 месяца. В Свердловской области освобожден первый и пока единственный арестант - 17 летний подросток из Нижнего Тагила, обвиняемый в краже.
Сейчас проверяются личные дела всех заключенных, имеющих шансы на амнистию. Основной поток освобожденных пойдет после 10 января.