Впрочем, "Лед", поставленный по первой части сорокинской трилогии в Национальном театре в Варшаве, ни на один из этих спектаклей не похож. В нем нет воинственного духа ниспровержения литературных и театральных канонов. В польском "Льду" Богомолов, кажется, заморозил свои амбиции интеллектуального террориста, с большевистской решимостью ополчившегося на бастионы старой и во всех отношениях вредной культуры. По отношению к сорокинской прозе - не в пример Достоевскому или Шекспиру - Богомолов находится в позиции благоговейного прочтения. И в самом деле, над чем бы он мог глумиться в мире этого автора, над чем не поглумился двуликий Сорокин? Новый мессианский миф, в котором только избранным 23 тысячам людей (впрочем, все человеческое им уже чуждо) удастся вырваться из материального плена "мясных машин" к высотам духовной жизни, все время балансирует на грани пародийной антиутопии. Но ни грана юмора в нем нет.
Как и в спектакле, который проходит в каком-то благоговейном трансе, в медитативном молчании, где пульсирующие звуки музыки напоминают далекий шум машин - возможно, даже мясных. Лариса Ломакина сочинила великолепное в своей стильной простоте пространство, идеально подходящее для того вида спектакля-сна, который придумал Богомолов, - в нем ничто не мешает царить сорокинскому тексту. Мягкие кушетки заполняют собой всю сцену, позволяя актерам, играющим попеременно "пробужденных" братьев и спящие "мясные машины", то ложиться засыпая, а то вставать и, уже сидя, транслировать сорокинские пассажи. Эти кушетки - идеальный образ для спектакля-рассказывания, спектакля-засыпания. Ежи Радзивилович, переводчик и знаменитый актер Анджея Вайды, играющий здесь одновременно генерала КГБ Володзимерского и основателя ледяной религии Бро, "спит" на кушетке добрую половину спектакля.
В известном смысле нам всем предлагается ощутить себя в роли спящих мясных машин, не умеющих говорить сердцем. Напомню, что говорение сердцем в христианской традиции связано с "умной молитвой" или молитвой сердца. Вне всяких сомнений, она хорошо известна и Сорокину, и Богомолову. Молитва сердца - это радикальный опыт встречи с Богом, минующий всякие конвенции и каноны. Христианский мотив, неявно, но очевидно присутствующий в романе Сорокина, Богомолов выносит на первый план своей варшавской постановки. У него между кушетками возвышается крест, и на крестный свой путь, который Богомолов приравнивает к пути Христа, становится истовая, единственно по-настоящему преданная делу пробуждения сердец Храм. Играющая ее Данута Стенка - единственная, кто не укладывается на кушетку поспать, кто не имеет двойника из мира мертвых "мясных машин". Она сидит перед нами старушкой, в своем рассказе медленно и тихо, слово за словом, превращаясь в девочку, глядящую в страшное военное прошлое. Ледяной сон, в котором пребывает весь спектакль, здесь кончается, точно Герда добралась до ледяного дворца Кая. Героиня Дануты Стенки все выше возносит свой голос, ее игра становится наполненной и патетичной, и когда рассказ доходит до пыток в холодильной камере, мы уже не сомневаемся в ее избранности - холод, смертельный для других, не может коснуться ее живого сердца. В этот момент три светящиеся холодильные камеры поднимаются вверх, и та, что посередине, принадлежит ей - Храм, новой мессии человечества.
Когда-то Алвис Херманис поставил этот роман как читку, медленно, строка за строкой обнаруживая через живые этюды страшный громоподобный ужас сорокинской "ледяной" мифологии. Богомолов кровавую молотобойню избранных братьев, отбрасывающих 99 процентов пробитых грудин и тел на помойку духовной эволюции, диетично оставил только для чтения. Помнится, у Херманиса актеры буквально стучали по полу пустыми пластиковыми бутылками вместо ледяных молотов, раня и забавляя зрителей сорокинским кошмаром. Кажется, он смог найти свою дистанцию по отношению к сорокинскому мессианскому мифу. В спектакле Богомолова ни о какой дистанции нет и речи, а вопиющая разница с христианским мифом им совершенно проигнорирована: ведь Храм она пришла спасти только "братьев по разуму". А отработавшим свой тупой век "мясным машинам", видимо, придется скромно ждать второго пришествия Христа.