"Евгений Онегин" (Театр им. Вахтангова)
В этом спектакле режиссер и художественный руководитель театра Римас Туминас осуществил довольно трудную для театра задачу - объединить несколько поколений актеров в одном пространстве. Любопытно, что именно "энциклопедия русской жизни" собрала под свое крыло такое количество актерских индивидуальностей.
В первую очередь поражает скрупулезная, даже дотошная работа над текстом. Туминас очень умело, почти незаметно для зрителя разрушает стереотипы, так что перед нами предстает вроде бы знакомая и все же иная, не "школьная" история романа. При этом она не становится сложнее, сохраняя ту пушкинскую гармонию и простоту, которую может понять и искушенный театрал, и обычный школьник. Сергей Маковецкий, играющий старого Онегина, глядит на себя молодого так же, как Юлия Борисова сходится лицом к лицу с юной Татьяной (Евгенией Крегжде) и оказывается ее будущим. А может, это просто две эпохи сошлись на мгновение в пространстве пушкинского романа, как сходится в нем все что ни на есть.
"Мертвые души" (Гоголь-Центр)
"Мертвые души" по поэме Николая Гоголя Кирилл Серебренников поставил в 2010 году в Латвийском национальном театре. Возглавив Гоголь-Центр, он сразу задумал восстановить постановку на площадке своего театра.
Действительно, пространство играет свою мистическую роль: не только совпадение имен автора и театра, но и большой зал с амфитеатром, наполненный шумным народом, создает ощущение скорее лектория, чем театрального зала. Завершает впечатление гоголевского "театра-кафедры" светлая деревянная коробка сцены. С началом спектакля безвыходное сценическое пространство превратится в мавзолей, а ряд лекций о чиновнике в разных предлагаемых обстоятельствах будет выглядеть "инструкцией по применению", приводящей в итоге к абсолютному сумасшествию. В подчеркнуто современной постановке режиссера призраком встает перед глазами весь XX век, построенный на мертвых и беглых душах.
Сопровождает сценическую поэму музыка композитора Александра Маноцкова, и его шлягер, распеваемый азиатом с раскосыми глазами, въедается в память надолго: "Русь, чего ты хочешь от меня?"
Кажется, она до сих пор не знает, чего хочет даже от себя самой. И потому очень уместно, что Чичикова играет американец, говорящий на русском почти без акцента, - фантастический актер Один Байрон. Чичиков у него - простодушный иностранец, холеное дитя западного мира, думающий, что настала пора и на азиатских задворках Европы создать оазис цивилизованного просвещения.
"Кант" (Театр им. Маяковского)
Режиссер Миндаугас Карбаускис и художник Сергей Бархин поместили пьесу о Канте в алый шестигранник, сооруженный прямо на большой сцене Театра им. Маяковского. Университетские трибуны, на которых сидят зрители, являют собой философский центр мира, а в самой его сердцевине - стол с обедающим философом и его гостями. Миндаугас Карбаускис представляет публике пиршество слова в буквальном смысле слова. Дегустация утонченных диалогов драматурга Марюса Ивашкявичюса оказывается не самым простым делом для зрителей, испорченных визуальным театром современности.
Михаил Филиппов, играющий Канта, располагается в подвижном жанре трагикомедии. То, как играет Канта Филиппов, хочется дегустировать медленно и подробно, как сам он - белое вино. Философ и комедиант в одном лице, он с наслаждением пробует жанр изысканной интеллектуальной драмы.
Мы застаем его героя в комнате отдыха, "недумания", где гурманство мысли заменено гурманством в прямом смысле слова. Пир - место философствования со времен Платона. Слуга Мартин, меланхолически сыгранный Анатолием Лобоцким, философствует едва ли не больше своего патрона.
Маяковка, пытаясь оставаться оплотом качественного традиционного театра, активно осваивает новые подходы к театру. Давно у нас не было современной пьесы, как будто даже написанной по-русски (блестящий перевод Георгия Ефремова гарантирован высокой языковой чувствительностью самого автора, литовца Марюса Ивашкявичюса), в которой игра ума выражается игрой слов, времен и пространств, да и просто игрой в самом философском смысле этого слова.
"Гамлет /Коллаж" (Театр Наций)
Искушение самому оказаться в центре театрального мироздания, сотворенного для него одного, овладело Евгением Мироновым настолько, что он убедил знаменитого канадского режиссера Робера Лепажа поставить в Театре Наций спектакль. Логично, что им оказался шекспировский "Гамлет", пьеса, о которой часто говорят, что все ее коллизии и персонажи увидены глазами одного человека - меланхоличного (или безумного) датского принца. Представления о человеческой душе и космическом пространстве как-то связаны в воображении Лепажа. Так по крайней мере может показаться зрителю, пораженно разглядывающему открытый с двух сторон куб, висящий в безвоздушном пространстве сцены. Внутренность куба выложена мягкой белой плиткой - так бывает в цивилизованном боксе для сумасшедших. Связанный человек пытается снять с себя путы, и когда снимает, оказывается принцем Гамлетом на брачном пиру матери и дяди, или Лаэртом, интимно мнущим в пальцах колготки Офелии, или самой Офелией, уходящей вниз головой в космические глубины речных вод, или высокогрудой Гертрудой, царственно выпивающей бокал с отравленным вином. Театральный мотив перевоплощения оказывается в спектакле Лепажа шизофренической мультипликацией личности, сквозь которую просвечивает ветхозаветная целостность Адама и Евы, видящих друг в друге неотъемлемую часть себя самих.
Стилизованный, холодноватый ритор, говорящий, кстати, на возвышенном языке какого-то архаического перевода, - мироновский Гамлет пытается преодолеть все гендерные и иные границы, надевая то роскошные одежды женщин, то мундиры мужчин. В спектакле Лепажа, который ставил, кажется, не столько "Гамлет/ Коллаж", сколько "Гамлет-машину" (так называлась знаменитая пьеса Хайнера Мюллера), идеальный куб вертится с математически точным расчетом, и так же, подобно идеальному механизму, работает Миронов-Гамлет.
"С любимыми не расставайтесь" (ТЮЗ)
Генриетта Яновская поставила новый спектакль "С любимыми не расставайтесь" в память о любви. И боли. Старую и несовершенную пьесу Александра Володина она отворила совсем не тем сентиментально-сладким и мелодраматическим ключом, которым ее часто открывают. Она впустила в нее столько боли и жестокой, порой кровавой правды о природе любви, что то и дело в ней слышатся отголоски совсем другого автора. В маленьких, почти документальных фрагментах судебных бракоразводных процессов, использованных в пьесе, во всем экспрессивном строе спектакля, нервном и открытом навстречу боли, ясно обнаруживаются следы Достоевского, автора, которого так подробно исследовал другой режиссер московского ТЮЗа, по совместительству муж Яновской, Кама Гинкас.
В том, как Яновская (вместе со своим постоянным соавтором Сергеем Бархиным) решает пространство и время спектакля, собираются темы, мотивы и ситуации других спектаклей режиссера. Эмоциональная открытость женщины, чье чувство может толкнуть ее на край безумия, так играет юную Катю София Сливина, вдруг напоминает нам совсем иных персонажей театра Яновской: Катерину Юлии Свежаковой из "Грозы" или находящихся в пограничном состоянии героинь "Трамвая "Желание". Развод Кати и Мити Лавровых не кажется Яновской чем-то пустяшным, как и все иные истории пьесы. Катя Софии Сливиной - юная жена, чей гармоничный мир рухнул в одночасье от глупых подозрений в измене - дрожит как застывшая в зрачке слеза, как натянутся до предела струна на самом пороге отчаянья, безумия, самоубийства. Отложенная на бесконечность реакция боли - в том, как играет срыв София Сливина, чувствуется сильное, магнетическое дарование актрисы и блестящий разбор режиссера. Так же "смято", "косноязычно" и сдержанно проявляет сложнейшие психологические реакции Евгений Волоцкий, играющий ее молодого мужа Митю Лаврова.
Тот же образ свернутой внутрь душевной боли, дрожь несостоявшейся или отложенной на неопределенное будущее жизни, вытесненной биографии видим мы почти во всех "парах", проходящих сквозь спектакль Яновской. Любой союз - проекция наших иллюзий, мифов, комплексов и несовершенств. В театре Яновской нет ни молодых, ни старых - все здесь оказываются детьми, мучительно преодолевающими свой инфантилизм, порой у самой смертной черты. Бродящая по сцене призраком старой пьесы Агафья Тихоновна (Оксана Лагутина) все рассказывает и рассказывает, как хорош был мужчина, выпрыгнувший в окно, как не может она забыть его, несмотря на замужество. Она бродит призраком невоплощенного чувства, призраком невоплощенной любви, призраком безумия, вечно грозящего женщине на грани нервного срыва.
В пространстве Сергея Бархина так же свободно, как в сценическом тексте Яновской, возникают старые и новые вещи, фрагменты чужих квартир и растоптанных судеб, там стулья висят на стенах и внезапно открываются окна. Город шумит, толкается в их пространстве, и его смятенные и еле различимые в суете голоса сливаются в один стон: "Я скучаю по тебе".
О лучших театральных кинопремьерах узнавайте на сайте: www.rg.ru/culture