С Городом мы почти ровесники, и по человеческим меркам он давно вступил впору зрелости. Я же знала его "дошколенком". Отца направили на работу туда в 61-м. И хотя первых палаток, с которых в 1955-м начинался Байконур, мы уже не застали, очень многому из того, что называлось "первое", стали свидетелями. Впрочем, тогда в почтовых справочниках он и городом-то не величался. На конвертах писали вначале загадочное "Кзыл-Орда-50", чуть позже - "поселок Ленинский". Но люди, жившие в нем и растящие его, с упрямством гордецов говорили - "Город".
Каждый, кто в начале 60-х приезжал сюда, испытывал при первом знакомстве почти потрясение: поезд (самолеты тогда еще туда не летали) так долго вез по выжженной солнцем казахстанской степи, что глаза успевали отвыкнуть от зеленого цвета. И после серопесчаного безмолвия - вдруг столько живой зелени! Мне и сейчас это кажется чудом: за четыре-пять лет на голом месте два больших настоящих парка, улицы-аллеи из пирамидальных тополей, много кустарника, с которого походя можно отправить в рот пригоршню смородины. Мы все бывали страшно довольны, видя реакцию приезжих. Имели на то право. В редкой квартире не держали резинового шланга, из которого по вечерам из окон и с балконов все вокруг щедро поливалось. Весной же практически каждое воскресенье без всяких призывов превращалось в общегородской воскресник.
Вообще воскресенье в Городе - всегда праздник. Распахнутые окна. Почти из каждого - или Хиль, или Бржевская, или Сличенко. На полную катушку громоздких тогдашних "Яуз" и "Днiпро" - чтобы всем досталось. И эта городская орущая и ликующая "Ода к радости" никого не раздражала. То ли потому, что в молодом Городе и население было молодое. То ли оттого, что по воскресеньям всех держала во власти какая-то особая счастливая расслабленность - компенсирующая, как сейчас понимаю, стрессовость шести рабочих дней отцов.
Работа отцов... Мы понимали, что она и в самом деле особая. Чего уж тут не понять, когда видишь, как каждый вечер папа переступает порог дома: вымотанный, потемневший за один этот прошедший день, кажется, еще больше. То ли от пыли, то ли от совсем сбрендившего солнца, то ли от нее - "своей работы".
Время от времени наших мам собирали в женсоветах, и ответственные товарищи напоминали им, ГДЕ и с КАКОЙ техникой имеют дело мужья. А потому дергать их по каждому житейскому поводу очень не рекомендуется.
Велись такие беседы и с нами, ребятней, которую собирали в зале единственного в ту пору кинотеатра "Заря". Заодно промывали наши легкомысленные мозги на предмет социалистической бдительности. Говорили о коварстве агентов иностранных разведок, которые ни в коем случае не побрезгуют нашей детской болтовней, и - совсем уж жуткое дело! - могут добраться даже до написанных бабушкам писем. А это - "может повредить нашим родителям". Мы при этом, помню, очень веселились в предвкушении обещанного в конце мероприятия дармового фильма, и страшно нам от и первоклашке понятных угроз этих "дядек в гражданке" нисколечко не было.
Конечно, младшее население Байконура 60-х годов было в чем-то обделено по сравнению со сверстниками из "нормальных" городов. Не было у нас ни зоопарков, ни цирков, ни детских театров. Гастролеры тогда в Город не допускались. (А первых, что потом все же стали появляться, по слухам, ввозили через КПП с завязанными глазами). Взрослые очень старались хоть чем-то возместить нам эту "ущербность". И в школах, и в Доме офицеров постоянно работали разные кружки, самодеятельные театры, что-то все время организовывалось, открывалось. Установили в Летнем парке дорогие аттракционы. Купили даже в соседнем Узбекистане у одного из колхозов сад и построили там для нас пионерский лагерь. С бассейном!..
Но даже если бы мы не чувствовали трогательной озабоченности старших нашей "обделенностью", комплекса неполноценности, думаю, у нас и тогда не случилось бы. Дети Города, мы прекрасно сознавали все преимущества своего гражданства. Подумаешь, верблюд в зоопарке! Вон они - и двугорбый, и одногорбый сразу - через реку напротив стоят, жуют колючку у чабанской юрты. Нет молока и мороженого? Зато кто из ровесников-москвичей знает, что это за красотища - весенняя степь, красно-желтая от стелющихся по ней тюльпанов?
Нам казалось, самая крупная и сладкая смородина растет в "нулевом квартале" Города. Там, пока со временем не построили гостиничный комплекс "Космонавт", жили важные приезжие "шишки" и космонавты. Там находилась и веранда, где в 1960-м заседала Государственная комиссия, назвавшая космонавтом N 1 Юрия Гагарина. В "нулевой" мы забирались через невысокий заборчик, бегали в тенистых аллейках, где в любой момент можно было запросто столкнуться нос к носу с кем-то из космонавтов.
До сих пор в моей семье смеются, вспоминая "Аленкин воздушный шарик". На первой и тогда единственной площади Города шел митинг по случаю окончания полета, кажется. Быковского с Терешковой. На деревянной трибуне, сооружаемой по праздникам, стоял и Гагарин. По случаю торжества малышам в детсадах раздали по воздушному шарику. Получила редкостную в Городе, а потому бесценную вещь и моя пятилетняя сестра. В разгар речей по микрофону шарик вырвался у нее и, плавно перелетев народ на площади, был пойман за ниточку Гагариным. Как и большинству пятилетних людей, проявлять тактичность, когда тебя грабят, Алене показалось неуместным. И она устроила скандал, громко требуя от Юрия Алексеевича отдать то, что "не тебе дали". Он, естественно, сделать этого не мог и старался, понезаметнее пожимая плечами и разводя руками, дать понять, как он об этом сожалеет. Так и пришлось маме унести орущую девчонку с митинга.
День и время запуска космонавтов мы знали заранее. Если оно приходилось на урок, ничто не могло удержать нас в классе. Мы выскакивали на школьный двор и глазели в небо до тех пор, пока не показывалась яркая огненная точка.
Гордились мы, ребята, и тем, что в наш маленький Город приезжали главы больших государств. Помню встречи де Голля, Г. Гусака... Бесконечные, казалось, кортежи машин, школьники, освобожденные по этому поводу от уроков, с национальными флажками вдоль главной, самой длинной городской улицы К. Маркса, которая до переименования называлась почему-то Театральной.
Совсем незадолго до драматичного для него октябрьского пленума ЦК КПСС в1964 году в Город впервые приехал Н. Хрущев, считавший не без основания Байконур своим детищем. Из его свиты мне, четвероклашке, больше всего запомнился густыми черными бровями человек с холеным и вроде как сонным лицом, которое вскоре - и надолго! - стало первым лицом государства.
... Кто-то сказал суровую эту фразу: "Космос подчас заставляет людей дорого платить за победы над собой". Рассчитывались с космосом своей, особой, мерой и мы, дети Города.
Я до сих пор благодарю судьбу, что, хотя и был повод, не подралась в тот день, возвращаясь из школы, с мальчишкой из параллельного 3 "Б". Он тогда еще не знал, и я не знала того, что на другое утро узнала уже вся школа: у третьеклассника Жарова погиб отец. Что-то загорелось у них в шахте ракеты...
Гражданская панихида в фойе все той же "Зари", и уносимые на руках в Солдатский парк к братской могиле восемь обитых кумачом гробов, и рвущие душу трубы духового оркестра - все это так потрясло, что меня охватил панический ужас за отца. Помню, как неслась, спотыкаясь, домой, летела на четвертый этаж и, увидев папу, зашивающего нам с сестрой босоножки, бросилась ему на шею. В тот миг это и началось: отчаяние убежденности, что отсюда - из Города, с этой своей работы - отцы не возвращаются. Я молча рыдала, а он все никак не понимал, почему со мной случилась такая истерика.
Этот страх с того дня уже не покидал, пока мы не вернулись совсем в Москву. Он приходил в снах. Заставлял каждый раз, когда оказывалась у дома того осиротевшего мальчишки, суеверно сжимать кулачок. Окажись я в том месте сейчас, наверное, непроизвольно бы сделала то же. Знаю: страх за отцов мучил и других. Ведь те похороны подполковника Жарова были не первые в Городе и совсем не последние. Он погиб 24 октября 63-го. На многих каменных плитках братских могил в Солдатском парке выбито то же число, вот только годы значатся разные. Что это, рок? Кто знает...
По жившей в Городе легенде, все началось с 24 октября 1960-го, когда случилась самая крупная беда в истории Байконура. Да и в истории освоения человечеством космоса. Страшную цену взял в тот день с Города космос - 126 человеческих жизней за одно испытание новой ракеты. Оно еще не было вполне подготовлено технически, зато было приурочено Кремлем к какому-то важному политическому событию. Тогда погиб и маршал Неделин. Тогда же, рассказывали старожилы Города, матери, приехавшие со всего Союза хоронить своих сыновей, прокляли это место.
Нам, детям, легенда эта была хорошо известна...
... Втайне я чуть-чуть жалею своего сына, что родился и вырос в Москве. Город моего детства видится мне уютнее, теплее и интереснее. Высокое синее небо, жгучее-жгучее солнце, степь в тюльпанах и молодые мама с папой. Господи, они были в те годы куда моложе меня сегодняшней!..