Эх, года, не беда, голова поседела,
Грусть нахлынет,
и память опять заболит.
Но по небу вновь тянут клином
птицы на север,
Землю солнышко греет,
всё вокруг воскресает, теплом веселит.
Эх, года, не беда, сколько бед, сколько горя,
Сколь невзгод пережито и сколько потерь.
Но ты все еще рядом, наше прошлое - шире моря...
Наша боль и любовь - глубже, выше неба,
...Ты этому верь.
Эх, года не беда, мы пока еще рядом,
И плечо ко плечу подставляем, коль тяжко нести,
И беду или хворь вместе мы переможем.
Нам года не беда, нам и горе - не горе.
Нам бы только сейчас вот сей день пережить.
Виктор Астафьев
Эти строки не предназначались для печати. Они вырвались у Виктора Петровича в одну из трудных минут и тогда же были подарены жене Марии Семеновне - как утешительная и покаянная ласка. Иногда он даже напевал ей эти стихи, называя их романсом. И это - через полвека после первого свидания.
Познакомившись на фронтовой дороге, солдат и медсестра неразлучно прошли минное поле жизни. В отчаянной послевоенной нищете поднимали детей, а годы спустя - осиротевших внуков.
И вот в самые, казалось бы, неподходящие моменты Виктор Петрович вдруг брался за стихи. Выплеснув свою боль и тоску, автор "Последнего поклона" забрасывал свои стихотворные опыты "за печку". Публиковать их не стремился, понимая, что весь свой поэтический дар он давно отдал прозе и более всего - "затесям", лирическим миниатюрам, среди которых есть настоящие шедевры. При первом издании "Затесей" в 1972 году прозорливый редактор в аннотации к книге назвал Астафьева "писателем-поэтом".
Виктор Петрович признавался мне, что с юности мечтал пережить что-то подобное Болдинской осени Пушкина. Прекрасно разбирался в классической и современной поэзии. Любимые стихи выписывал в отдельные блокноты. С радостью влюбленного мог часами рассказывать о Пушкине и Лермонтове, о Есенине и Рубцове (с ним он дружил в Вологде), о Прасолове и Решетове... И чувствовалось: он и жалеет их, и завидует им.
Виктор Петрович говорил, что прозаики, даже великие, - народ сугубо земной, неотесанный. Другое дело - поэты! Они - существа, подобные детям и ангелам.
"Только поэзии, - писал Астафьев в одном из писем, - да еще музыке дано растревожить в нас самих нам непонятное и никем еще непонятое и необъясненное чувство, в котором тоска по прекрасному, по лучшей своей и человеческой доле, мечты о всепрощении, желание любви и братства... как бы приближаются к тебе, делаются осязаемей, - недаром от музыки и поэзии плачут. Это плачут люди о себе, о лучшем в себе..."
Всякого мало-мальски талантливого поэта Астафьев почитал небесным гостем, которого человечество обязано лелеять. Виктор Петрович знал наизусть сотни стихов поэтов, чья известность порой не распространялась дальше провинциального городка или поселка. Откуда он узнавал об этих поэтах, как стекались к нему их стихи - загадка.
Автора случайно попавшегося ему на глаза и понравившегося стихотворения Виктор Петрович непременно принимался разыскивать. Печалился, если приходило известие, что автора уже нет на свете. И очень радовался, если автор оказывался жив и можно было сказать ему благодарные слова, помочь с публикацией в толстом журнале или с изданием сборника.
Недавно мои однокурсники и друзья Елена и Василий Нелюбины прислали мне из Красноярска еще одно стихотворение Виктора Петровича. Сибирякам оно известно по романсу "Ах осень, осень...", который на слова Астафьева написал композитор Владимир Пороцкий. Романс этот время от времени звучит на концертах и по местному радио.
Над Енисеем осени круженье,
И листья светло падают в реку.
И острова плывут, как листьев отраженье,
А сердце рвется вслед прощальному гудку.
Тревоги нет, а лишь тоска. И горе
Листом увядшим над рекой кружит.
И не слезой, а песней о далеком море
В краю полночном память, память прозвучит.
Ах, осень, осень, зачем так рано,
Зачем так скоро прилетела ты?
Зачем ты утренним туманом
Закрыла летние цветы?
И улетают птицы, нами не добитые,
И в небе стон стоит, прощальный стон -
То пролетают годы, нами не дожитые...
Над Енисеем листьев, листьев перезвон...
Ах, осень, осень, зачем так ярко,
В час угасанья ярко светишь ты?
Зачем в груди так холодно, так жарко
От этой неизбывной красоты?
Вздох
Однажды в редакцию иллюстрированного журнала пришло письмо. Женщина, автор письма, читала этот журнал, он ей нравился, и она хвалила его, а в конце письма попросила: "Чаще печатайте на обложках вашего журнала виды нашей родины, может быть, это поможет моему мужу вернуться ко мне".
Все в редакции весело над письмом смеялись, и лишь секретарь журнала, человек седой, лохматый, почему-то ходивший в одной и той же кожаной, еще трофейной куртке, из-под которой всегда виднелся воротник мятой рубахи, сказал:
- Олухи! Над чем смеетесь? Будь я не потаскан и свободен, я отыскал бы эту светлую женщину...
Пишите Дмитрию Шеварову: dmitri.shevarov@yandex.ru