Более того, Мирзоев лишил пьесу самой свадьбы, его бы воля - он бы и от самого названия оставил лишь "Безумный день", лишив его второй части - "Женитьба Фигаро". Об этом сам режиссер милостиво уведомил зрителей и пишущую братию, дав подсказку к своему видению. Но если (из соображений кассы) название он сохранил, то из действия женитьбу вовсе убрал, да и самого Фигаро лишил присущей ему у Бомарше роли. Здесь он - сияющий, обаятельный красавец-плейбой (Дмитрий Соломыкин) - вовсе не ведет интригу, а напротив, становится объектом чужих манипуляций. У Мирзоева, сочинившего новый спектакль для Максима Суханова, центр в пьесе иной - сыгранный его главным актером граф Альмавива. Это он устанавливает правила в своем безумном зазеркалье, и не только на один день, но на все времена.
В полном соответствии с духом вахтанговской сцены Мирзоев с художником Анастасией Бугаевой превращает пространство в "бедный" конструктор из фанеры, главным элементом которого становится обезумевшая лестница, выезжающая не к месту и не ко времени - символ бессмысленной, но по-прежнему нерушимой власти синьора. Слуга, посмевший на равных спорить и даже перечить суверену, то оказывая ему пикантные услуги, то требуя для себя новых прав, вызвал в XVIII веке гнев короля и революционный всплеск публики.
Теперь он возвращен Мирзоевым на свое прежнее место - демократией здесь и не пахнет, хотя слуга и его хитроумная подружка ведут себя на вид дерзко, даже вольнолюбиво. Но какие бы права они ни отвоевывали себе и своим друзьям, юный Керубино (эксцентричный и зажигательный Максим Севриновский) пойдет на войну, энергичная Сюзанна (Лада Чуровская) будет совершенствовать свое хитроумие, чтобы избежать ночи с графом, а сам Фигаро - дипломатично и смиренно прикрывать в Лондоне неблаговидные поступки своего сюзерена. "Право первой ночи", право превратить жизнь своих подданных в нескончаемый безумный день навсегда закреплено одним персонажем - героем Максима Суханова.
Капризный, исполненный детской непосредственности и садистских наклонностей, наивный и обидчивый, его граф Альмавива имеет знакомые по прежним работам актера очертания лагерного пахана и площадного шута. В кого бы он ни рядился, кем бы ни казался самому себе и окружающим, его роль неизменна - он знает, что все здесь подчинено его уже совсем сорвавшейся с катушек неограниченной воле, а потому так зверино, так простодушно и коварно балуется, почти с влюбленной нежностью разглядывая очередную жертву.
Мирзоев, часто гораздо более элегантный в своих решениях, здесь неудержимо срывается в разнузданную стихию капустника, точно его подстегивает соседняя по календарю премьера "Бориса Годунова" в постановке Константина Богомолова. В его "черном капустнике" мясник Альмавива сладострастно разделывает тушу убитого зверя, передавая потроха слуге, вздыхает о пармезане, а в сцене свидания с мнимой Сюзанной везде слышит эхо Москвы.
Актеры Вахтанговского театра жмут изо всех сил, то и дело срываясь в площадную комедию, а Мирзоеву, кажется, того и надо. Ходульные интонации, фанерные стены, тут не до тонкостей - так жалко прикрыты "зады" демократии, так смешны ее иллюзии по поводу возможностей социального равенства.
И бьют барабаны, и главный барабанщик Альмавива стучит по натянутой коже истово и вдохновенно, и так же слаженно (давно сработались) бьет вслед за ним его вассальский ансамбль. Захватывающее шоу - ведь сработались давно.