"Война и мир" в Тяньцзине: Массовка примеряет мундиры и делает селфи

Вот мои самые первые впечатления - еще из детства: "Слепая девушка", первый китайский фильм-опера, которая прошла на экранах СССР. Сюжет растворился во времени, но поражало, что все герои картины казались на одно лицо. Точнее, были безлики - стандартны. Одинаковые полувоенные одежды, одинаковые выражения лиц - напряженно официальные, нарочито бесстрастные, но непременно исполненные пафоса: эти люди всегда были готовы к подвигу.

Потом прогремела культурная революция, юные хунвэйбины с энтузиазмом дробили пальцы пианистам, интеллигенцию ссылали на исправительные работы, откуда почти никто не возвращался. Реквизированные у бедолаг вещи и до сих пор продают в Тяньцзине на блошиных рынках Улицы древней культуры. Некоторые даже с этикетками - кому что принадлежало.

Сегодня толпа на улицах Тяньцзиня довольно пестрая, лица индивидуальны и, как повсюду на земле, неповторимы. Много велосипедистов, разнокалиберные авто смело нарушают все правила и азартно бибикают - этот гвалт клаксонов здесь почему-то любят. Китай давно стал другим - это первое, что бросилось в глаза. Он активно интегрируется в мир. Автострады вполне немецкого качества, грузовики на них пропыленные, как в России. Затейливые иероглифы на дорожных плакатах дублируются на английском. По телевидению гонят голливудское "Ледяное сердце" в оригинале с китайскими субтитрами - пусть детишки впитывают иностранные языки. Когда на репетициях нашей оперы "Война и мир" в общении с китайскими студентами переводчица Жанна исчерпывает аргументы по-китайски - наши режиссеры начинают командовать по-английски: действует значительно эффективнее.

А началось знакомство с этим обновленным Китаем, как водится, с самолета. В Китай из России летают огромные Boeing 777. За иллюминатором висит двигатель высотой с двухэтажный дом, даже на вид неподъемный, и ясно, что летать все это по определению не может. Со своими полутысячью пассажиров этот лайнер просто зависает в пространстве на семь часов, и провисев так в полной неподвижности, ты оказываешься на другой планете. Стюардессы здесь особенно любезны, бортпитание вполне съедобно, и прежде, чем его разнести по рядам, уходящим в бесконечность, раздают шикарные ресторанные меню - набор хоть и небогат и привычен, сразу чувствуешь солидность заведения. Вылет поздно вечером, в полночь приносят ужин, а потом, "дав ночи полчаса", - сразу завтрак, спать решительно некогда. Впечатляет развлекательная программа: в каждое кресло вмонтировал экран, и на выбор предлагают десятков пять фильмов, столько же музыкальных записей (от классики до рока), игр и аудиокниг. Так что я успел посмотреть два фильма: один новейший, другой классический, послушать Сазерленд с Паваротти и последить за ходом полета по глобусу с ползущим по нему самолетиком. У глобуса свои кратчайшие пути, и маршрут оказался неожиданным: через Северный Урал и чуть ли не Воркуту, обогнув Байкал, к Монголии. При подлете к Пекину земля внизу кажется Марсом с расщелинами, трещинами и кратерами. Потом нахлынул густой туман, приземлились почти вслепую, и вот уже второй день подряд эту жаркую хмарь пробить не может никакое солнце - оно и теперь как жуткое пятно сквозь тучи мрачные белеет.

Живу на 35-м этаже, город в мареве едва просматривается - уходящее за горизонт поле зеленых крыш и скалы небоскребов, торчащие там и сям. Китайский персонал отеля знает необходимые английские слова, но при любой попытке отклониться от стандартного ритуала check in - check out впадает в растерянность. Интернет работает, но сразу предупреждает, что, согласно закону, при выходе на мировые сайты связь будет тормозиться, а соответствующие службы - следить за тем, какие адреса и с какой целью ты посещаешь, причем ряд международных служб вообще заблокирован - включая Facebook, YouTube и Google: извините за доставленные неудобства.

Наладив интернет, какой уж есть, отправляюсь на репетицию в театр. Театр шикарен, похож на крытый рынок и угнездился на берегу искусственного озера в окружении музеев, галерей и торговых центров. На его сцене уже стоит декорация, точно воспроизводящая сценографию московского спектакля, но сияющая новизной - ее по чертежам наших художников построили китайские партнеры. Главная забота - передвижная стена с выдвижными балкончиками. Эта стена в первом акте вырастет на самой авансцене так, что балкончики нависнут над оркестровой ямой, и с них, над пропастью, будут петь князь Болконский и Наташа Ростова с подругой, - их разделяет не только пространство, но и немыслимый, дух захватывает, перепад высот. На московской сцене стена выдвигается сложной системой механизмов, здесь ее надо толкать вручную, и это пока предмет особой заботы постановочной части - все должно быть отлажено, беззвучно и безопасно.

А пока стены нет. Репетируют второй акт, где "война". Идет натаскивание китайских студентов: они изобразят солдат наполеоновской рати. Выглядит это забавно: наши актеры пока вышли кто в чем горазд - гусарский молодцеватый китель поверх шортов. А китайцы уже в полном обмундировании - привыкают. Кое-кто еще в джинсах, но это временно. В перерывах активно фотографируют друг друга, снимают селфи или сидят и о чем-то отрешенно мыслят - готовятся к курсовой.

Но вот в зале появляется Александр Титель, режиссер спектакля. К концу репетиции я пойму, что его задачи потруднее кутузовских: надо обеспечить такое перемещение людских масс по сцене, чтобы перед зрителями не баталия разворачивалась (все равно ее показать в театре достоверно нельзя, и не надо), а возникло ощущение великого противостояния самоуверенного наполеоновского нахрапа и точного тактического расчета. Ощущение великой драмы, окончившейся конфузом самой продвинутой армии Европы в пылающей Москве. Драма эта передана в первую очередь через гениальную музыку, где высокая поэзия и проза быта сплавились воедино. Через музыку, лиричную и пафосную одновременно. Поэтому и движения людских масс должны быть музыкальны. И такими, чтобы на сцене ни на миг не образовывались бреши, чтобы толпа не была бессмысленной массой, и чтобы заполняла все пространство, в нашем воображении уходящее далеко за кулисы.

- Ребята, вы можете двигаться чуть быстрее? - просит в микрофон режиссер. - Вы же сейчас мародеры, грабите Москву, тащите все эти картины, самовары, шубы, - так делайте это шустрее! Вон ведь сколько богатств сразу награбили - радуйтесь, ликуйте, что у вас лица такие печальные?! И сколько в Москве красивых девушек - только выбирай… А вот перегораживать никого не нужно! Тут Пьер Безухов страдает, а вы перед ним мельтешите, зрителям его не видно! …Нет-нет, эту группу солдат нужно отодвинуть чуть назад. Еще на шаг! Еще! Вот, хорошо, молодцы.

Китайские студенты нежданной похвале рады, расцветают улыбками, облегченно аплодируют друг другу.

А режиссер продолжает передвигать полки и загибать фланги - выстраивать из людского хаоса какие-то только ему видимые траектории, шеренги, линии, овалы, то, что на сцене составит пластическую музыку спектакля. В критический момент строй "кутузовских солдат" должен мгновенно расступиться, выпустив вперед "французов" - для зрителя это будет почти кинематографический монтаж, смена картин и настроения: поражение в преддверии победы.

Расходимся поздно. У фронтона театра светится огромное панно с названием грядущего спектакля - иероглифами и по-английски. На горизонте новогодней елкой с летающей тарелкой на поясе сияет единственная в мире телебашня, построенная на воде. А невдалеке в тишине засыпающего города журчит музыка: это на площади перед стадионом пенсионеры делают коллективную зарядку - почему-то на ночь глядя. Наверное, это китайский обычай: всегда быть в тонусе.