С чего началась история Юрия Любимова в театре на Таганке

Человек со стороны

В 1964 году с дипломным студенческим спектаклем "Добрый человек из Сезуана" Юрия Любимова пригласили работать в... Дубну. Он согласился. Но параллельно "Доброго" в Доме кино увидел Николай Дупак, недавно назначенный директором Театра драмы и комедии и заверивший, что он сделает все возможное, чтобы этот театр был нужен народу.

Исторический разговор директора с будущим главным режиссером, художественным руководителем и идейным вдохновителем проходил в ВТО, в кабинете директора Александра Эскина. Дупак отговаривал: "Зачем вам ехать за сто первый километр, когда в восьмистах метрах от Кремля есть для вас крыша, правда, дырявая, но ведь в центре Москвы..."

Любимов слабо возражал: "У вас ничего не получится..." Но все получилось. Или почти все.

До прихода Любимова на Таганку к названию Театра драмы и комедии в народе за глаза прибавляли: и интриги. Обстановка была еще та. По два-три месяца актеры не получали зарплату. Молодые поддерживали штатного режиссера с большим будущим - Петра Фоменко. Другая часть труппы в лидеры избрала критика Евгения Суркова. Действующего главрежа Александра Плотникова на общем собрании открыто поддержал только один человек... Должен был прийти кто-то четвертый со стороны, чтобы разрубить этот гордиев узел. И он пришел, но не один, а с командой: в театр были зачислены двенадцать студентов, игравших в "Добром человеке из Сезуана".

До первой репетиции со стороны "стариков" еще были протесты. Несколько актеров отказались работать с новым руководителем и ушли из "драмы и комедии" в другие театры. Но в общем реформа прошла бескровно, и спустя какое-то время около касс Таганки стали выстраиваться очереди. Основными зрителями были студенты и техническая интеллигенция - проводились специальные социологические исследования, а после каждого спектакля дежурный администратор и гардеробщики сдавали рапорт директору: сколько человек ушло во время действия или в антракте и почему. Если много и потому, что не понравилось, принимались меры. С самого начала Таганку создавали как театр для зрителей.

"Герой нашего времени" - второй спектакль Любимова после "Доброго человека..." - бил рекорды. Эфрос, приглашенный на премьеру как зритель, в ужасе убежал из зала прямо во время действия... Когда не дождавшихся окончания насчитали восемьдесят человек, спектакль решили снять.

Та же история - с "Дознанием" Фоменко. Сначала спектакль шел в двух действиях, потом антракт убрали: больше публики досидит до поклонов. Петра Фоменко стали уговаривать внести изменения в спектакль. Он вроде бы согласился. Пригласил администрацию на просмотр нового варианта. Сидят, смотрят пять минут, десять, полчаса - ничего нового... Посылают за Фоменко, и выясняется, что режиссер ушел из театра и в последний момент наказал актерам: "Играть по-старому. Менять ничего не буду, я художественно выразил свое отношение к событиям и готов играть спектакль хоть для одного человека". В концепцию Таганки такой индивидуализм не вписывался. Расцвет уникального театра Петра Наумовича Фоменко произойдет десятками лет позже, а пока "Дознание" закроют, и его заявление об уходе с Таганки подпишут.

В театре останется один режиссер, хозяин, лидер, царь и бог.

"Послушайте!" и скажите

Родился он в Ярославле за несколько дней до революции 17-го года. В десять лет носил в тюрьму передачи матери - дочери раскулаченного. В четырнадцать начал работать. Окончил фабрично-заводское училище, получил специальность электромонтера и... поступил учиться в школу при второй студии МХАТ. В войну выступал в роли конферансье в концертах ансамбля песни и пляски НКВД. А после войны Любимов вернулся в Театр Вахтангова, где за будущей душой Таганки закрепляется актерское амплуа: первый герой-любовник советского театра. На сцене он играл и Олега Кошевого, и Ромео. А в жизни - своей второй жены Людмилы Целиковской добивался лет десять, пока прима меняла мужей, влюблялась, разочаровывалась и присматривалась к молодому актеру...

Его личностью занимались четыре Генеральных секретаря ЦК КПСС.

О том, какой общественный резонанс вызывали спектакли Театра на Таганке, можно судить, в частности, по официальным протоколам. Вот выдержки из стенограмм заседаний художественного совета и обсуждений спектакля "Послушайте!" в марте-апреле 1967 года. Участвовали: Лиля Брик, Алексей Арбузов, Николай Эрдман, Виктор Шкловский, Юрий Левитанский, Наум Коржавин, Давид Самойлов, Александр Аникст, Лев Кассиль, Борис Слуцкий, Валентин Катаев, Олег Ефремов, Федор Бурлацкий, Лен Карпинский, Юрий Карякин, Эрнст Неизвестный...

Георгий Шахназаров (помощник Генсека ЦК КПСС): Прежде всего хочется задать вопрос - каков общий замысел спектакля?

Юрий Любимов: Поэты и общество. Условия, которые необходимы для работы в искусстве.

Давид Самойлов: Чувствуется слабость драматургии. Поэт дан статично. Это неправда. Должен быть характер Маяковского. Думается мне, что и тему революции надо подавать серьезнее. Идея с современными поэтами не совсем оправданна, так как это может вызвать гнев писателей к спектаклю. Может быть, уместнее дать таких поэтов, как Хикмет, Межелайтис, Неруда...

В. Толстых (кандидат философских наук): Упущена биография Маяковского. Нужно помнить, что Маяковский печатался во всех партийных органах. Основная мысль, которую должен вынести зритель из этого спектакля, - очень трудно быть хорошим революционером и настоящим коммунистом, но быть им необходимо, тогда главное о Маяковском будет сказано.

Николай Эрдман: Я считаю, что этот спектакль - лучший венок на могилу Маяковского.

Олег Ефремов: Разговор наш приобретает лирический характер. Я очень люблю Юрия Петровича и его театр, хотя всегда где-то внутри полемизирую с ним. Думается мне, что этот спектакль наиболее глубинный и серьезный для театра. Очень нужный, поистине революционный. Будет очень жаль, если этот спектакль не пойдет.

Борис Львов-Анохин: Это один из самых глубоких, самых замечательных спектаклей нашего театра.

Эрнст Неизвестный: Если разложить на части спектакль, то можно придраться к каждому куску. Но этот спектакль - единый организм. Здесь точно соблюдена мера смешного и трагичного. Мы за оптимизм. Но все сильное по-настоящему трагично. После Достоевского хочется жить. Этот спектакль глубоко оптимистичный.

Юрий Левитанский: Мы должны обратиться к руководящим инстанциям и помочь тому, чтобы спектакль увидел свет.

Лиля Брик: Я много плакала на этом спектакле. Плакала над сценой революции, ведь революция - это самые счастливые дни нашей жизни. Я считаю, что монтаж стихов Маяковского абсолютно оправдан. Хорошо, что спектакль заканчивается стихами современных поэтов, особенно стихами Вознесенского. Я не могу много говорить, мне очень трудно, я очень волнуюсь... Такой спектакль мог поставить большевик, и сыграть его могли большевики.

Если бы не Ильич

Кстати, Ленин однажды сильно помог театру. Можно даже сказать, в 1978 году спас от закрытия. С театром много раз старались рассчитаться. А тут повод нашелся: в связи с реконструкцией Таганской площади поставили вопрос о демонтаже здания театра. Минимум на два года Таганка оказывалась на улице, а выездные спектакли означали фактическое прекращение деятельности: помещение выделялось в ДК "Серп и молот", а ДК пускал таганковцев только на три дня в неделю... Любимов упорствовал: "Я демонтировать театр отказываюсь. Демонтировать театр я не буду. Надо будет, могу уйти из театра". Думаете, вняли? Директор театра Николай Дупак в нужном месте, нужным людям и в нужный момент напомнил, что в этом здании 13 мая 1920 года выступал Ленин, а вы его сносить задумали...

Проблема была снята.

И если бы не Ильич, возможно, и не стояли бы плотным кольцом на Земляном Валу поклонники Владимира Высоцкого. Не несли бы корзины цветов для Аллы Демидовой, Зинаиды Славиной, Вениамина Смехова, Леонида Филатова, Николая Губенко, Ивана Бортника, Валерия Золотухина и всех других звезд театра. Не высчитывали бы дни до приезда Любимова из заграничного, благополучного мира, где у него было все: семья, работа, другие театры, но не было родной Таганки. Не травили бы так позорно в последние годы жизни Анатолия Эфроса и не сократили бы ему дни, как заговоренные повторяя: он предал Любимова. Чем? Тем, что пришел работать в театр, где главной работой стало ждать главного, и ждать долго? Не испытали бы саднящей боли от непонимания и разделения...

Словом, не знали бы мы Таганки со всеми ее противоречиями, откровениями, взлетами и падениями. А может, и знали бы, всем властям и вождям вопреки...