Мы практически не спорили по поводу мая 1945 года. Президент Фонда Конрада Аденаура Ханс-Герт Петтеринг, который после двух наших встреч принял решение об участии его организации в совместной с Фондом Бориса Ельцина конференции, где немецкие и российские эксперты обсудили бы различные аспекты отношений между двумя странами и народами за минувшие 70 лет, в своем вступительном слове сразу сказал, что у него нет сомнений в том, что дни завершения Второй мировой войны стали днями освобождения немецкого народа, народов Европы, от нацизма. И вне зависимости от того, что в Германии это важнейшее событие в истории ХХ века отмечают 8-го мая, а в России 9-го, совершенно очевидно: именно Советская Армия вынесла на своих плечах наибольшую тяжесть этой войны. При том, что никто не может оспаривать и роль союзников в победе над фашизмом.
Видный немецкий политик, всю свою жизнь отстаивающий ценности Христианско-демократического союза ФРГ, Х-Г Петтеринг сорок лет был депутатом Европейского парламента, из них восемь - председателем фракции Европейской народной партии и Европейских демократов, и три года - президентом Европарламента. Его партийное мировоззрение сложилось задолго до нашей встречи, и было бы наивно надеяться, что именно мы сумеем переубедить его в неправомерности сближения Гитлера и Сталина, нацизма и коммунизма, или что в результате наших аргументов он изменит свою позицию по проблемам сегодняшней Украины и российско-украинских отношений, которую он не раз излагал публично. Тем не менее наши немецкие партнеры решили не пускать на эту конференцию представителей прессы, что, по их мнению, позволило нам говорить откровенно. В этом они оказались правы. Не то чтобы мы не стеснялись в выражениях, напротив, дискуссия отличалась академической вежливостью. Но мы говорили без оглядки на посторонних, не думая о том, как будем выглядеть в российских или немецких СМИ. И откровенность оказалась существенным подспорьем для понимания. Когда я слушал выступление господина Петтеринга, с которым у нас сложились вполне дружелюбные рабочие отношения, меня изнутри разрывал весь мой прошлый советский опыт. Он сложился в агрессивный внутренний монолог: "Да как это вообще возможно слушать! Да кто они такие, чтобы нас осуждать! И вообще, надо встать, поднять всех российских участников и покинуть зловредную конференцию!" И мне ничего не оставалось, как превратить мой внутренний голос во внешний. Честно признавшись, какие страсти бушуют в моем организме, и указав на то, что толерантность российских граждан образца 2015 года много выше, чем тридцать лет назад, а не то бы мы действительно отправились пить пиво уже сейчас, сказал все то, что должен был сказать сын батальонного политрука, искалеченного под Сталинградом. После чего наша дискуссия приняла вполне научный и выдержанный характер. Тем более что и с российской, и с немецкой стороны были рекрутированы в высшей степени профессиональные эксперты, обладающие к тому же многообразным человеческим опытом. Назову по алфавиту нашу команду: Е. Волк, Е. Кожокин, С. Кравец, В. Лошак, Ф. Лукьянов, С. Мироненко, П. Негоица (не пишу о должностях и званиях, они хорошо известны, и о каждом из них можно найти много информации). Немецкие коллеги обладали не меньшими научными и общественными регалиями.
Федор Лукьянов, начиная дискуссию, сформулировал общую причину нынешних проблем, которые трудно решить, опираясь на опыт Ялтинской или Потсдамской конференции и даже на Хельсинкские соглашения 1975 года. Она, по его мнению, находится в отсутствии правил для новой геополитической практики, которая сложилась в последние четверть века после падения Берлинской стены. Именно после этого исторического события, которое символизировало конец "холодной войны", перестали действовать те правила, что на протяжении почти полувека определяли шаткое равновесие противостояния двух мировых держав, двух лагерей, двух зон влияния. "Новые мировые правила обычно складываются после мировых войн, и их устанавливают победители. "Холодная война" все же не была настоящей войной, и победители оказались ненастоящими. В любом случае вовсе не обязательно играть по их правилам. Но общие правила все равно необходимы". При том, что невозможно навязать друг другу ни правила, ни ценности.
Мы спорили о развитии демократии в наших государствах, о трудностях денафикации и противоречиях преодоления культа личности и наследия Сталина, о культурных и религиозных традициях. И если политические практики наших государств (даже с учетом ГДР) за это семидесятилетие были далеки друг от друга, то в художественной культуре можно найти немало сближений. Но все же, все же... О чем бы ни шла речь, было ясно, что даже при желании стать близкими мы не сможем стать одинаковыми. И в этом нет ничего дурного. Так устроен мир. Весь вопрос в том, готовы ли мы к реальному сотрудничеству, понимая, что даже при максимальной открытости у каждого из партнеров сохранится что-то свое, неведомое другому. С этим, наверное, трудно примириться, но, боюсь, по-другому не получится. Слава богу, что любые недосказанности можно объяснить сложностями перевода.