В манере Жака Калло хотели работать многие - не только немецкий романтик Эрнст Теодор Амадей Гофман, чья цитата из эссе, посвященного Калло, дала название выставке. Среди его последователей числят даже Рембрандта, собиравшего гравюры Калло, и Домье, и Гойя... Именно поэтому рядом со знаменитыми сериями Калло "Большие Страсти" и "Малые Страсти", "Танцы Сфессании", "Бедствия войны", "Кающиеся" можно увидеть гравюры и рисунки итальянских и французских художников...
Но не менее важно, что в манере Жака Калло, фантазийной, дерзкой и строго взвешенной, в чьих гравюрах каждый штрих как точный укол шпагой в сердце, решились работать кураторы проекта. В качестве проводников в мир Калло они выбрали, кроме Гофмана, еще и Гоголя, и Хармса. Это выбор экстравагантен лишь на первый взгляд. Дело не только в том, что печальный гротеск и алогизмы поэзии обэриутов перекликается с мистической гоголевского "Портрета" и грубоватой экспрессией комедии дель арте, героев которой запечатлел в "Танцах Сфессании" Жак Калло... Рифмуются не только приемы, перекликаются, аукаются эпохи, пришедшиеся на разлом времен, когда устоявшаяся, привычная жизнь летит в тартарары. И этот самый Тартар из затасканной метафоры оборачивается реальностью, в которой действительное никак не втискивается в рамки разумного. Жаку Калло повезло жить в эпоху перемен: пол-Европы с 1618 года по 1648 год сражалось в бесконечной тридцатилетней войне, закончившейся не потому, что кто-то победил в очередном сражении, а потому, что сил воевать не было уже ни у одной из сторон. Но ее обескураживающего финала Калло не пришлось увидеть. Он умер в 1635-м, успев сделать большие офорты "Осада Бреды" для инфанты Изабеллы, правящей в Нидерландах, и "Осада Ла Рошель" для французского короля Людовика XIII. Но отказавшись наотрез от чести увековечить взятие французами родного города Нанси.
Фактически кураторы проекта выстроили сложную систему "приближений" к художнику XVII века: через Хармса - Гоголя - Гофмана - к жутковатому гиньолю Калло, запечатлевшего "фантазии" века с подробностью прилежного рассказчика и строгой сдержанностью свидетеля на Страшном суде. Они как бы перевернули привычную стрелу времени, оборотив вектор взгляда в обратную сторону, от ХХ века в XVII столетие. При этом перспектива как бы сжимается, остаются два-три разновременных плана. Фактически этот прием повторяет композиционный ход самого художника, рифмовавшего первый план и дальний или сталкивавшего его в контрастах. Не зря оптику его взгляда знатоки сравнивают с оптикой перевернутой подзорной трубы.
Но для начала ему понадобился контраст разных планов. Так, комедиантов, изображающих неаполитанцев, пляшущих до упада, Калло вычертил в твердом лаке на медной пластине будущего офорта, не упустив ни пугающих костюмов, ни вульгарных жестов. А главное - не забыв на заднем плане обрисовать подмостки уличного театра, толпу зевак, тонкий абрис южного города с силуэтом башни. Художник словно удваивает сюжет, рифмуя передний план и дальний, а то и выстраивая почти зеркальные отражения. Нет, не о перспективе ренессансной картины идет речь. Перед нами - словно две лупы, меняющие точку зрения.
Вот эта-то смена точки зрения понадобилась Калло и в серии "Бедствия войны", и в офортах, посвященным страстям Христовым. Сюжеты, которые могли бы быть развернуты в многочастных панно или картинах, Калло вписывает в маленькое пространство в пол тетрадного листа. Ты приближаешься к нему, не подозревая, что это - воронка, которая затягивает взор. Художник фокусирует взгляд, вроде бы ничего для этого не делая, просто уводя его в глубь стройной композиции листа. Там леденящие подробности поджидают нас, как разбойник с большой дороги. В белизне абриса упавшего под тяжестью креста Спасителя или силуэте жертвы солдатни, ворвавшейся в крестьянский дом. Калло не заставляет нас смотреть, но он заставляет увидеть. Примерно так же, как когда-то Элем Климов в фильме "Иди и смотри". И поэтому название статьи в каталоге "Жан Калло как актуальный художник" не кажется странным. От ХХ века до XVII, оказывается, рукой подать.