Профессор Борис Миронов ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ ОБЛОМОВ...
Завершив работу над пьесой "Ваал", Алексей Феофилактович Писемский 17 марта 1873 года написал академику Александру Васильевичу Никитенко: "Из самого заглавия вы уже, конечно, усматриваете, что в пьесе этой затронут вряд ли не главнейший мотив в жизни современного общества: все ныне поклоняются Ваалу - этому богу денег и материальных преуспеяний, и который, как некогда греческая Судьба, тяготеет над миром и все заранее предрекает!.. Под гнетом его люди совершают мерзости и великие дела, страдают и торжествуют"1.
Вплоть до 1917 года русское образованное общество принципиально отказывалось признавать и принимать буржуазные ценности. И потомственный дворянин, гордящийся своей родословной и славою своих предков; и офицер, ни на минуту не забывавший о чести мундира; и чиновник, почитавший себя частью государственного механизма империи; и университетский профессор, осознающий себя жрецом высокой науки; и свободный художник, кичащийся принадлежностью к искусству, - все они, богатые и бедные, баловни судьбы и неудачники, толстые и тонкие, все они не скрывали ни своего неуважения, ни своего пренебрежения по отношению к денежному мешку. В их глазах любой толстосум обладал презумпцией виновности и воспринимался как носитель неправды и зла.
В этом было принципиальное отличие Российской империи от Западной Европы и Америки, где человек, добившийся материального преуспеяния и жизненного успеха, пользовался колоссальным уважением. Русская же интеллигенция была убеждена, что власть золотого тельца, этого идола современной жизни, рано или поздно падет. И хотя в русской хозяйственной жизни, как точно анализирует профессор Борис Миронов, год от года неуклонно возрастала роль торговцев и промышленников, интеллигент предпочитал не замечать этого. Его реакция была сродни реакции Ильи Ильича Обломова на окружающую жизнь.
Обычно в Обломове видят лишь олицетворение лени и безволия. Однако обломовщина - еще и уход от действительности в вымышленный мир. Владелец имения, где трудились триста крепостных, Илья Ильич мог себе это позволить: он просто не задумывался, откуда что берется, и впадал в уныние, когда действительность вторгалась в его мирок. Вплоть до 1917 года всякий русский интеллигент был в большей или меньшей степени Обломовым в своих воззрениях на мир.
"Обломов вздохнул.
- Ах, жизнь! - сказал он.
- Что жизнь?
- Трогает, нет покоя! Лег бы и заснул... навсегда..."2
... И АНТИГЕРОЙ ЛОПАХИН
Развитие капитализма в России ассоциировалось не с ростом производительных сил страны, а с мошенничеством и неправедной наживой. Очевидные для всех плутни периода первоначального капиталистического накопления вызывали справедливое негодование, но мешали понять суть перемен. И увидеть созидательную роль капитала: создание новых рабочих мест, мощное развитие путей сообщения, ускоренное развитие промышленности, оживление торговли, формирование системы высшего специального образования, повышение уровня бытовой культуры. Наконец, именно развитие капитализма в России вызвало ощутимый рост спроса на произведения литературы и искусства. Строительство железных дорог породило потребность в сооружении капитальных зданий вокзалов, многие из которых стали памятниками архитектуры. Пассажиры брали с собой в дорогу книги, и на железнодорожных станциях стали открываться книжные киоски - в результате значительно выросли книжные тиражи. Без развития сети железных дорог были бы невозможны передвижные художественные выставки, благодаря которым российская провинция увидела современное искусство...
Критики "плутовского режима" за деревьями не видели леса: после первой русской революции в столичных и губернских городах уже существовал слой сытых людей - практикующих врачей, адвокатов, инженеров, журналистов, учителей гимназий и университетских профессоров, - именно из них рекрутировались те самые дачники, ради которых разоряли дворянские гнезда и вырубали вишневые сады. В деревне появились зажиточные крестьяне. Все эти люди достигли материального благополучия за счет своих личных усилий. Но они не могли стать героями своего времени - для большинства их соотечественников было в принципе невозможно выскочить из порочного круга бедности.
И это усугублялось полным отсутствием экономического мышления сверху донизу.
В пореформенной России мещанское счастье продолжало оставаться недостижимой мечтой. Своеобразной компенсацией и служили поиск правды, жажда духовности, неуемное стремление формулировать и решать "проклятые" вопросы. Тем более страна, где в воздухе постоянно носился призрак бешеных денег, давала для этого массу поводов. "Деньги, векселя, ценные бумаги точно реют промежду товара в этом рыночном воздухе, где все жаждет наживы, где дня нельзя продышать без того, чтобы не продать и не купить"3. Самодовольные обладатели бешеных денег олицетворяли жестокую, наглую, торжествующую несправедливость, которая не понесла и, возможно, никогда не понесет наказания.
Буржуазные ценности так и не получили в России моральной санкции. А русская классическая литература приучила образованную публику с негодованием смотреть на "подлеца-приобретателя". Чеховский Лопахин для актеров МХТ, в первый раз игравших "Вишневый сад", был крайне неприятной фигурой; они считали, что Лопахин, купив вишневый сад, поступил против совести. А оскорбленное нравственное чувство всегда было прекрасным горючим, способным разжечь революционный пожар.
И какой бы привлекательной и заманчивой ни выглядела из нашего времени картина дореволюционной российской жизни, уже к 1913 году в стране было накоплено огромное количество горючего материала. Дальнейшее всем хорошо известно...
"ЦЕНТРОСАХАР" ПРОТИВ ЧЕРНОГО РЫНКА
Во время Первой мировой войны в стране были установлены твердые закупочные цены на продукты первой необходимости: зерно, мука, крупа, мясо, рыба, соль, яйца, мешки, табак... Однако на практике эти цены применялись только к заготовкам на армию и не стали твердыми общеимперскими. Стремясь обеспечить защитников Родины всем необходимым, власть прибегала к реквизициям и фактически ввела государственную торговую монополию на дефицитные продукты. Именно во время Первой мировой войны в Российской империи впервые возникли "центросахар", "центромука" и другие "центры", получившие в свои руки громадную власть4. Однако черный рынок не желал считаться с административным вмешательством. Государство повело массированное наступление на черный рынок и потерпело сокрушительное поражение.
В результате произошло небывалое доселе раздвоение государственных закупочных цен и цен черного рынка. Это ожидаемо вызвало небывалый рост цен, а "мародеры тыла", зарабатывающие по 400-500% на каждой сделке, почувствовали себя в "мутной воде" очень комфортно5.
Петроградские рестораны охватила настоящая "кутежная эпидемия". Громадные куши, нажитые спекулянтами на поставках в армию, основательно "проветривались" в дорогих столичных ресторанах. Спекулянты заполнили первоклассные рестораны, театры, кинематографы, выставки Петрограда. Обилие денег способствовало взлету искусства. Петроградские художники, принявшие участие в вернисаже "Союза русских художников", в первый же день открытия выставки распродали все свои картины. Во время премьерного показа "Маскарада" в Александринском театре кресло в 6м ряду стоило 22 или 23 рубля. (Чтобы оценить баснословность этой суммы, следует учесть, что фунт сахара у спекулянтов стоил 1 рубль 60 копеек, в пять раз дороже, чем по карточкам.). Популярное у столичной богемы кафе "Привал комедиантов", в котором выступали самые знаменитые поэты Петрограда - от Ахматовой до Маяковского, - перестало быть доступным обитателям мансард. "Привал комедиантов" превратился в "Привал спекулянтов"6. И хотя балетные артистки ощущали туфельный кризис - до войны балетные туфли с твердыми носками выписывали из Милана, - на качестве балетных постановок это печальное обстоятельство никак не сказалось7.
Несмотря на дороговизну билетов - билет в ложу стоил 3 рубля, - при переполненных кинозалах шли фильмы с Верой Холодной. Цыганские хоры переживали свои лучшие дни. Наездники на бегах зарабатывали громадные суммы. Про одного из лучших наездников рассказывали, что он за год заработал не менее 200 тысяч рублей8. На бегах процветал тотализатор.
"Мародерская вакханалия" шла рука об руку с ростом преступности. Резко изменился внешний вид грабителя и жулика, которые облачились в дорогие шубы и стали одеваться по последней моде. Газеты сетовали, что грабителя банка стало трудно отличить от финансиста. Мошенники и жулики не брезговали офицерской формой или одеждой сестер милосердия, взывая к патриотическим чувствам сограждан. Власть безуспешно боролась как со спекуляцией, так и с преступностью: попадались только мелкие сошки. Страну захлестнула волна спекуляции, а продовольственный вопрос стал, как писали газеты, вопросом политическим.
Казалось бы, очевидный факт: вмешательство государства в экономику не решило ни одной из жизненно важных для народа проблем. Но - парадокс: именно в государстве обыватель увидел не только своего защитника от внешнего врага, но и, как писали газеты, "стимул самосохранения и самопомощи в борьбе с окружающими враждебными силами и неблагоприятными условиями природы..."9.
Так в стране возникла питательная среда для размножения идей государственного социализма.
ДВЕ БЕСКОМПРОМИССНЫЕ ПРАВДЫ
В первый день нового, 1917 года протоиерей Иоанн Иоаннович Восторгов, проповедник-миссионер, церковный писатель и один из основателей "Союза русского народа", в газетной статье с красноречивым названием "Отрезвление" утверждал, что после Первой мировой войны принцип личной пользы будет посрамлен и лишится своих господствующих позиций: "...национальные и государственные интересы будут ставиться выше интересов личности, а принцип обязанностей будет поставлен выше принципа прав..." (Выделено мной. - Авт.)10
Практически протоиерей гениально предсказал путь, по которому страна будет идти семь следующих десятилетий. Так представляли газеты своим читателям ближайшее и отдаленное будущее. Ни у венценосного правителя страны Николая II, "хозяина земли русской", как он сам себя аттестовал, ни у императорской фамилии будущего не было.
И здесь я готов подискутировать с Борисом Николаевичем Мироновым: взрыв был все-таки неизбежен.
Вечером 23 февраля 1917 года на заседании Государственной Думы выступил крестьянин Козьма Егорович Городилов. Оратор утверждал: "Низкие цены на хлеб погубили страну, убили торговлю и все земледельческое хозяйство... Крестьян снова закрепощают. Их заставляют засевать поля и отдавать хлеб по низким дешевым ценам"11. Выступление Городилова неоднократно прерывалось возгласами: "Браво, браво!" А потом слово взял депутат Андрей Иванович Шингарев: "Хлеб должен быть доставлен армии, населению, рабочим, работающим на оборону, и городам. Мы со своей стороны должны сказать с этой высокой трибуны: хлеб надо подвезти, его надо сдать... Гос. Дума должна сказать всем, кто имеет хлеб: дайте его!.."12
Так столкнулись две правды. Добиться компромисса было уже нельзя.
Вопрос существования твердых закупочных цен на хлеб стал самой важной и системообразующей российской проблемой. Она подрывала единство нации и угрожала существованию государства. 25 августа 1917 года в газете "Московский листок" был сделан неутешительный вывод: "Правительство не решается отменить твердые цены, так как это означало бы банкротство казны. Скачок цен на хлеб при отмене твердых цен явился бы непосильным для государственного казначейства, так как четверть мужского рабочего населения состоит на иждивении казны... Выхода в том направлении, в котором продовольственная политика ведется сейчас, - нет. И мы неудержимо катимся к продовольственной катастрофе"13.
ЖЕЛЕЗНАЯ ЛОГИКА БОЛЬШЕВИКОВ
Каким бы чудовищным ни казалось нам сейчас то, что случилось в октябре 1917 года, население страны было психологически подготовлено к большевистскому экстремизму. Населению не нужно было объяснять, что такое насильственное изъятие хлеба у крестьян, или экспроприация. За годы войны горожане - от рабочего оборонного завода до учителя и чиновника - были приучены к тому, что государство берет на себя решение их насущных бытовых проблем. Пусть оно делает это бездарно - но именно на государственное вмешательство, а не на свободный рынок уповали изголодавшиеся горожане. Большевики лишь последовательно довели до логического конца мобилизационную экономическую политику, основные контуры которой были очерчены еще в годы Первой мировой войны.
Так неприятие буржуазных ценностей, которое исповедовали поколения русского образованного общества, привело к невероятному, на наш сегодняшний взгляд, результату. Русский интеллигент легко воспринял идею тотального вмешательства государства в жизнь человека - от снабжения его продовольствием и топливом до диктата в сфере культуры.
Так можно ли было избежать Октябрьской революции 1917 года?
PS
Несколько слов о судьбе помянутых здесь персонажей. Весной 1917 года, как сообщала кадетская газета "Вятская речь", думец Городилов активно занялся монархической агитацией среди своих земляков, в результате которой половина жителей Архангельской волости отказалась присягать Временному правительству. 28 апреля 1917 года крестьяне Архангельской волости Нолинского уезда Вятской губернии осудили на волостном сходе выступление Городилова, который выступил за применение розги в отношении крестьян. За черносотенную агитацию в апреле 1917го Городилов был исключен волостным сходом из числа граждан волости и лишен материального обеспечения, полагавшегося члену Государственной Думы. Дальнейшая судьба неизвестна: скорее всего, он стал жертвой самосуда своих земляков.
В ночь с 6 на 7 января 1918 года экс-министр земледелия и экс-министр финансов Временного правительства Шингарев, находившийся в Мариинской больнице Петрограда, был убит караулом. Убийцы не понесли никакого наказания.
Протоиерей Восторгов, после прихода к власти большевиков резко критиковавший их деятельность в своих проповедях, призывавший православных немедленно объединяться в "дружины пасомых" для защиты Церкви, 5 сентября 1918 года, в период "красного террора", был публично расстрелян в Петровском парке в Москве.
1. Писемский А.Ф. Письма. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1936. С. 252.
2. Гончаров И.А. Собрание сочинений: В 6 тт. Т. 4. М.: Худож. лит., 1959. С. 328.
3. Боборыкин П.Д. Сочинения: В 3 тт. Т. 2. М.: Худож. лит., 1993. С. 8.
4. Продовольственный кризис и продовольственная политика // День. 1917. 6 января. N 35 // 1917. М.: Издательская программа "Инетерроса", 2007. С. 4.
5. Торгово-промышленное бесстыдство // Московские ведомости. 1917. 27 января. N 22 // Там же. С. 27.
6. Острожский К. "Привал спекулянтов" // Новое время. 1917. 23 февраля. N 14716 // Там же. С. 54.
7. Балетные артистки сейчас ощущают туфельный кризис // Биржевые ведомости. 1917. 10 февраля. N 16095 (вечерний выпуск) // Там же. С. 45.
8. Розыгрыш Императорского приза в 24.000 рублей // Петроградская газета. 1917. 11 февраля. N 41 // Там же. С. 45.
9. Там же.
10. Там же.
11. На вчерашнем заседании Государственной Думы [по телефону от нашего корреспондента]. Продовольственный вопрос // Русские ведомости. 1917. 24 февраля. N 45 // Там же. С. 55.
12. Там же.
13. Продовольственная катастрофа // Московский листок. 1917. 25 августа. N 192 // Там же. С. 208.