Но это не единственная хорошая новость. Выставка "Караваджо и его последователи", очевидно, оммаж грандиозной выставке в Милане 1951 года в "Караваджо и караваджисты", придуманной Роберто Лонги (1890-1970), искусствоведом, критиком, коллекционером. Собственно, тогда он и назвал Караваджо "первым современным художником". Впрочем, похоже, он стал для Лонги современным художником гораздо раньше, когда двадцатилетним студентом Туринского университета в 1911 году тот выбрал Караваджо в качестве темы дипломной работы. Надо сказать, что Караваджо в то время был отнюдь не часто вспоминаемым художником. Как, кстати, и Пьеро делла Франческа. И тот, и другой, как и итальянские мастера болонской и феррарской школы стали известны (я имею в виду - известны даже туристам, которые следуют по заданным путеводителями маршрутам) во многом благодаря страсти и увлеченным изысканиям Роберто Лонги. Трудно отделаться от мысли, что дело не только в современности Караваджо, которого Лонги сопоставлял с Курбе, или Пьеро делла Франческа, в творчестве которого он обнаруживал параллели с Жоржем Сера.
Скорее, это вопрос особого настроя оптики самого исследователя. Того настроя, который сделал его взгляд откровением, например, для Пьера Паоло Пазолини. Эту оптику Пазолини, который 17-летним лицеистом слушал лекции Роберто Лонги в Болонском университете в начале разгоравшейся Второй мировой, в 1939-1940 годах, описывал в терминах, отсылавших не только к мистическим образам прозрения, но и к кинематографу. В эссе 1974 года Пазолини писал: "Воспоминание …,в сущности, сводится к воспоминанию о противопоставлении, точнее, о четком столкновении "форм". И действительно, на экран проецировались диапозитивы. Сперва показывалась целиком вся работа, затем ее детали, и так со всеми работами, выполненными в одно и то же время в одном и том же месте, одни - рукой Мазолино, другие - рукой Мазаччо. Кино работало, пусть даже как простая проекция фотографий. … Фрагмент одного формального мира чувственно, телесно, почти материально противопоставлялся фрагменту другого формального мира; "форма" против "формы".
От этого стыка "форма против формы", казалось, шаг до киномонтажа. И шаг - до того подхода, который культивировал русский ОПОЯЗ. В каком-то смысле от "монтажа" форм и деталей на лекциях Роберто Лонги до строгой логики Бориса Эйхенбаума, задавшегося вопросом "Как сделана "Шинель" Гоголя", - тоже рукой подать.
Речь шла не об отрицании истории, а о том, что она увидена другим взглядом. Этот взгляд видит столкновение, драму там, где другие обнаруживают "преемственность" или "смену стилей". Не об этом ли пишет Пазолини, вспоминая статью 23-летнего ученого для футуристического журнала "Воче"? "Наивный еще по молодости лет Лонги периода его сотрудничества с журналом "Воче" …(Альба, 18 марта 1913 года), интуитивно уже все постиг: "Каждый раз, когда пресытившееся искусство застывает в своей дебелой телесности, тогда к нему пристраивается, не миром, так войной, поиск движения. Очень доходчиво это демонстрируют греки в сравнении с египтянами, готика в сравнении с римским искусством, архитектура Кватроченто в сравнении с Античностью, архитектура барокко в сравнении с ренессансной архитектурой… Что ж, проблема футуризма в отношении кубизма та же самая, что у барокко в отношении Ренессанса. Барокко всего лишь приводит в движение массу, накопленную Возрождением… Тяжелый, внушительной величины каменный блок сгибается под давлением гигантской силы… Круг заменяется эллипсом...".
Понятно, что с этой точки зрения, Караваджо, который весь, можно сказать, "поиск движения", и явленная мощь "давления гигантской силы", более, чем современный художник. Тектонический сдвиг к "реальности", возможно, начался не с него, но в его работах он ощутим почти физически.
И еще одно, что для Лонги делало Караваджо современником - страсть, бунтарство, драматическая судьба гения, беглеца, узника. "Величие Лонги-писателя ярче всего проявляется в его бунтарском, боевом настрое", - замечает Пазолини. Этот дух вольности и бунта, свежий воздух свободы чувствуется до сих пор в текстах Роберта Лонги, которого французские критики сравнивали ни больше ни меньше, как с Флобером. Его "наброски" и впрямь как "драгоценности строгой огранки". Его прозрения поражают "точностью ясновидения".
Выставка в Москве, где представлено 30 работ из коллекции Роберто Лонги (в том числе шедевр Караваджо "Мальчик, укушенный ящерицей") и 20 полотен из коллекции ГМИИ им. А.С.Пушкина, позволяет каждому попробовать увидеть живопись по "методу" Лонги и … Пазолини. Сравнить формы, детали разных картин итальянских, французских, голландских и испанских мастеров.
Среди последователей Караваджо - испанец Хусепе Рибера, работавший в Неаполе, голландцы Дирк ван Бабюрен, Геррит ван Хонтхорост и Маттиас Стомер, долго живший на Сицилии, француз Валантен де Булонь, и, разумеется, итальянские художники. Несколько картин из собрания ГМИИ, частности, полотно Батистелло Караччоло и две работы Хусепе Риберы отреставрированы к выставке. Кроме них впервые можно будет увидеть алтарную композицию Джованни Бальоне, приобретенную для ГМИИ в конце 2014 года.