Необходимости в оправданиях таких радикальных выводов Ван Дормаль наверняка не видит, однако сам образ допущенного им к существованию бога кое-что разъясняет. Это - не гностический Демиург, не чудаковатый бородач с картинок Жана Эффеля и даже не уставший от человеческой глупости циник из "Кислотного дома".
Вот он - сидит в прокуренной комнате обычной (ну, почти) брюссельской квартиры с бутылкой виски и целыми днями строит козни человечеству при помощи старенького компьютера и игрушечных моделек. Для того он его, человечество, и создал - чтобы глумиться. Завершив создание свода своих законов, явно позаимствованных авторами фильма из небезызвестного "Закона Мерфи", он коротает вечность, устраивая всяческие катаклизмы - от мелких до глобальных. В остальное время малосимпатичный небритый создатель напивается и с удовольствием практикует домашнее насилие. Которому подвергает свою совершенно безмозглую жену и прогрессивно мыслящую дочь (да, они, оказывается, у него есть).
Посоветовавшись с живым миниатюрным изваянием своего брата (душа Иисуса переселилась в маленькую статуэтку), которого она по-дружески называет "Джей Си" (юмор в этой комедии заключается в основном в подобных трансформациях), девочка оставляет отцу неприятный сюрприз при помощи странной функции в его компьютере - и сбегает из дома, чтобы внушить людям веру в свободу от деспота и самодура. А вместе с ней - и от прочих условностей, являющихся продуктами патриархальной религиозной диктатуры. По совету брата она случайным образом находит шестерых "апостолов". Шесть - потому что… а, в общем-то, просто так. Ведь сакральный смысл миссии девочки на Земле строится на любви богини-матери к бейсболу.
Реальность, существующая в таком пространстве бессмысленного и беспощадного смеха, неизбежно диктует свои шутовские законы и максимально прямолинейное понимание свободы. Поэтому она, свобода, достигается демонстративным приравниванием девиации к норме - за счет списывания в утиль самого понятия нормы как чего-то "деспотичного" и навязанного богом-диктатором. И "апостолы" с энтузиазмом принимаются "освобождаться" посредством адюльтера, стрельбы по живым мишеням, порнографии, зоофилии (сей путь, увы, избрала героиня Катрин Денев) и смены половой идентичности. Только один ограничивается скромным дауншифтингом, и на фоне своего беременного коллеги-"апостола" (мужчины, разумеется) он смотрится просто махровым традиционалистом.
В мире победившего постмодернизма даже смерть оказывается архаичным атрибутом противного творца, его дурацким капризом, при помощи которого он контролирует свои живые игрушки. Смерть - это "не прикольно". А бог достоин лишь многократного избиения (с особым смакованием), презрения, отречения со стороны самых преданных адептов и низвержения куда-нибудь в Узбекистан - просвещенному европейцу Ван Дормалю эта страна кажется юдолью почище ада.
В этой связи особенно показателен сам "Новейший завет", написанный, по задумке божьей дочери, безграмотным бомжом. Он состоит из бессвязных и малоосмысленных цитат "апостолов", а также нелепых картинок. Конечно, этот "завет" моментально становится бестселлером - человечество, считает бельгийский режиссер, уже к этому готово. Хочется все же надеяться, что он пока ошибается. Несмотря на то, что всегда найдутся желающие увидеть за скромным призывом к благоразумию и здоровому консерватизму в лучшем случае бытовой фанатизм, в худшем - костры инквизиции.
Возможно, найдутся те, кто выскажется против такого серьезного отношения к легкомысленной на первый взгляд комедии. И напрасно - не нужно обладать сверхвнимательностью, чтобы увидеть, что фильм, отправленный Бельгией на "Оскар", претендует на программность - это вам не какая-нибудь "Догма".
Однако причина этих возражений понятна - при просмотре порой и в самом деле складывается образ школьника, который, гогоча, пририсовывает рожки к изображению в "Библии для детей". Только почему-то чувствует он себя при этом автором нового "Декамерона" или как минимум "Сказаний евангелистов".
Можно себе представить, как поразился бы один знаменитый немецкий философ, увидь он, насколько далеко шагнул усилиями наших современников его "категорический императив" - прямиком в постель с огромной гориллой. Зато едва ли удивился бы другой экстравагантный немец, известный своим громогласным афоризмом "Бог умер". В своем пессимистичном прогнозе (был у него и альтернативный, но это другая история) о последствиях этого события он нарисовал "последнего человека". Впрочем, до того, что нам являет постмодернистское искусство, и он в своем XIX веке додуматься не мог - до постчеловека, ледяной хохот которого прикрывает абсолютную пустоту.
1.5