Мсье Жарр, вас не было в России со времен показа в 2008-м программы Oxygene в Кремле. Но еще дольше не было слышно никакой вашей новой музыки...
Жан-Мишель Жарр: Журналисты часто думают, что если ты не обсуждаешь с ними каждый шаг, то ты ничего не делаешь. Я занимался многим, например, в моей компании Jarre мы разрабатываем новые акустические системы. Кроме того, я президент международного авторского общества CISAC и занимаюсь проблемами интеллектуальной собственности. Но главным в течение последних пяти лет был, конечно, этот проект, Electronica 1.
Судя по масштабам, это самый амбициозный из всех ваших проектов.
Жан-Мишель Жарр: Я просто думал показать, что электронная музыка - это музыка не роботов, она чувственная и живая, что транс, что эмбиент с техно. Собрались музыканты, работающие в электронике последние 30 лет, и оказалось, что это все люди разные, из разных времен, но все слегка ... сумасшедшие. Вот девушка Виктория из Little Boots, с которой мы делали электро-поп трек - это ведь человек помешанный на звуках, ей больше ничего не важно в жизни. И у нас с ней вышел трек, на слух простой, но на самом деле очень сложный, смешанный из разного. Так вышло и с другими.
А в чем безумие Пита Тауншенда из великих The Who? Вы тоже привлекли его к Electronica 1.
Жан-Мишель Жарр: А Пит когда-то одним из первых смешал электронику с роком, внедрил синтезаторы с секвенсорами, да и вообще The Who активно ломали границы своей эпохи. Мои партнеры из Massive Attack и Винс Кларк из Erasure начали делать это в 90-х, Tangerine Dream на 20 лет раньше, Air в 2000-х, M83 вообще несколько лет назад. Устраняя границы между звуком живым и электронным, они создавали общий фон эпохи, и сегодня классиков и молодежь можно запросто поставить рядом, электронная музыка без границ, вне времени.
Почему вы решили общаться с коллегами очно, а не просто обмениваться файлами?
Жан-Мишель Жарр: Работу по Интернету терпеть не могу, тем более творческую, люди, делая что-то вместе, должны спорить и ругаться. Я слушал музыку, ездил по Европе, разговаривал с выбранными музыкантами, сочинял, скажем, для Армина ван Бюрена соответствующую ему вещь, привозил, мы колдовали над ней, а потом я дотягивал ее до нужного мне. Электронщики привыкли работать по одному в темной комнате, а мы от написания до сведения шли вместе.
Жаль, что выходцы из России, выступающие в Европе, скажем, Zedd, получивший в 2014-м Грэмми, не попали в число ваших коллаборантов.
Жан-Мишель Жарр: У него все еще впереди, а я хочу напомнить вам, что настоящим пионером электронной музыки был Лев Термен, создавший один из первых синтезаторов, Муг шел уже за ним. Благодаря Термену электронная музыка растет не из американского джаза, блюза и кантри - она родилась в Европе, в России. Россия всегда вдохновляла меня, это какая-то смесь из эмоций, масштабной эпичности, совершенно сумасшедшей искренности, меня этот groove однажды потряс во время московского концерта много лет назад, когда город замолчал на песне памяти принцессы Дианы.
Вы, помнится, мечтали еще дать концерт на Байконуре.
Жан-Мишель Жарр: И до сих пор надеюсь на то, что эта мечта сбудется, не зря же я писал песню Hey, Gagarin. Электронная музыка, как самая технически передовая, направлена в космос, где Россия, к слову, тоже пионер. А моя особенно. Космонавтам же нужен кислород, тот самый oxygene (улыбается).