Корешки этих книжек смотрели на меня так долго, что стали лицами. И когда два этих томика - один толстый, другой тонкий - переехали в мой книжный шкаф, я вновь почувствовал на себе их приветливый взгляд. Они будто не замечают, что мне уже не двенадцать лет, и спрашивают: "Ты чего скис? Опять нахватал двоек по геометрии?.."
А вы говорите, как удобны электронные книги. Электронные никогда не спросят, как у тебя настроение и помнишь ли ты тот снежный день, когда ты написал девочке записку и вложил ее между страниц учебника.
С книгой "Всюду мне встречались люди" я не расставался в студенческое время, когда нам на военной кафедре рассказывали про устройство бронетранспортера. Я считал, что это устройство мне никогда не пригодится, и читал Ашкенази, спрятав книжку на коленях. Его стихи и рассказы манили меня странным сочетанием печали и юмора. В них было что-то от горького шоколада, которого у нас тогда не производили.
Через год меня призвали в армию. Томик Ашкенази остался дома. До сих пор не знаю, что мне больше пригодилось в армии - уроки на военной кафедре или книжки, которые я прочитал под партой.
"В жизни каждого есть герои и есть статисты. Нам не суждено знать их подлинную роль. Тот, кого мы считали героем, часто оказывается статистом; какая-нибудь мелочь иной раз оборачивается судьбой..."
Людвик Ашкенази родился 24 февраля 1921 года в городе Чески Тешин, учился на факультете славистики Львовского университета. В 1939-м после ввода советских войск в Западную Украину был интернирован в Казахстан. В 1942 году вступил там в корпус генерала Свободы, будущего президента Чехословакии, и прошел с ним путь до Праги. После окончания Карлова университета стал журналистом, работал на радио.
Его книги имели огромный успех и переводились во многих странах. Людвик женился на дочери немецкого писателя Генриха Манна. После подавления "пражской весны" Ашкенази уехал из Чехословакии на родину жены, в Германию.
В 1979 году, отвечая на вопрос, почему он эмигрировал, Ашкенази вспоминал: "То, что я покинул Чехословакию, это была скорее самопроизвольная реакция на то, как разворачивались события. Моя душа мне сказала: знаешь, я хочу наконец покоя. Это она оказала на меня самое большое влияние. Я не ушел из-за страха или из жажды боя. Скорее я хотел испытать другую сторону этого нашего мира и самого себя в ней. А также из-за того, чтобы не чувствовать себя пассивной, беспомощной жертвой политической бюрократии. Я на родине жил вполне хорошо. У меня было два дома, много денег и масса работы. Я, безусловно, так же, как и многие другие, проплыл бы через гусаковский период, не чувствуя себя подлецом. Но человек в каждом возрасте имеет право сказать себе: в эту игру я больше не играю..."
В середине 1970-х годов Людвик Ашкенази переехал в итальянский город Больцано, где и скончался в 1986 году.
Собираясь писать эту заметку, я стал искать фотографии Ашкенази. В Интернете оказалось всего три-четыре его портрета, и все неважного качества.
И почему я представлял Ашкенази худым, с длинными волосами, чем-то напоминающим Андерсена? На снимке был полный человек, почти облысевший, он держал в руках любительский фотоаппарат. В одном из рассказов Людвик нарисовал автопортрет: "Человек он был веселый и даже сумасбродный. Он смотрел на мир с таким восхищением, что его не мешало бы призвать к порядку..."
Из стихотворений Людвика Ашкенази
Крик
Родился человек и кричит!
Никто его не понимает,
но все улыбаются.
Это я! - орёт человечек.
Я пришёл жить. Вы мне рады?
Среди добрых людей
и в хорошее время ли я родился?
Цвет моей кожи, графа
в анкете -
они мне в жизни не помешают?
Не грозит ли война? Рабство -
уже уничтожено?
Можно дышать? Так - спасибо!
Восприятие
В маленьком заплёванном
кинотеатришке,
когда война уже месяц как
кончилась,
я смотрел специальный выпуск
о первых днях мира в Европе.
Фельдмаршал Кейтель
подписывал капитуляцию
в ослепительных молниях -
не Божьего гнева, а всего лишь
вспышек
ламп фотокорреспондентов.
Возникали кадры салюта
Победы:
в Лондоне на Трафальгарской
площади,
а потом в Москве - на Красной
площади,
а потом - на Таймс-сквер
в Нью-Йорке.
Фонтаны ракетами били в небо,
Триумфальная арка в Париже
была высвечена двенадцатью
прожекторами.
Незнакомые целовались
на улицах со страстью
влюблённых,
оркестры играли вальсы
Штрауса...
А в тёмном зале за моей спиною
какая-то женщина шептала
мужу:
"Ну теперь-то, когда война
уже кончилась,
хоть бы и ты перестал
шпынять меня..."
Доброе старое время
Останется шкатулка
с фотографиями.
В гости к бабушке явятся
внуки, откроют шкатулку...
Вот будет радости! Глядите -
запонки! магнитофонная
лента!
зачем ты, бабушка, сохранила
всё это?
"Я б дала вам послушать, -
подумает бабушка, -
дыхание дедушки, его шепот
и шуточки,
да боюсь покраснеть от
смущения".
И сядет бабушка
за фортепиано,
почти такое же, как
в прошлом веке,
такое же чёрное с жёлтыми
клавишами,
и сыграет старый наивный
рок-энд-ролл,
и все будут покачивать
головами,
слушая мелодию,
напоминающую о былых
временах:
первых атомных
электростанций,
первых спутников,
желудочных зондов,
бормашин и нейлоновых
водолазок...
И на лицах людей появится
сентиментальная
и чуть насмешливая улыбка
людей, вспоминающих
доброе старое время.
Житейская мудрость
Однажды человек узнаёт,
что он принадлежит
к поколению...
Надевает узкие брюки
или широкую юбку,
носит томик Рембо
или перстень на пальце,
шляпу типа сомбреро
или конский хвост
вместо причёски.
Родители его не понимают.
Они принадлежат
к другим поколениям.
Считается, что полагается
рано вставать и рано
ложиться;
кто рано встаёт, двигает горы;
любишь кататься -
полезай в кузов;
любовь - не картошка;
сердце - не камень;
на безрыбье и рак свистнет;
сколько волка не корми -
не в коня корм;
не рой другому яму; из окна
не высовываться;
с водителем не разговаривать;
осторожно - окрашено!
Ну?
Для каждого поколения
заготовлена мудрость
отцов и прадедушек,
и всё-таки каждое поколение
хочет
начать жизнь с самого
начала.
Сны
Не будите женщин
слишком рано.
Под утро им снятся
самые сладкие сны.
Перевел с чешского
Александр Лейзерович