"Сундук артиста". Алексей Баталов
Новая книга известного артиста и режиссера - это иллюстрированная хроника более чем полувека отечественного кино и отчасти театра. В кино Баталов, будучи подростком, впервые снялся в годы Великой Отечественной войны - в фильме "Зоя". Потом была школа-студия МХАТ, куда приходили прославленные мастера театра - Качалов, Москвин, а сами студийцы ходили в гости к Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой. Она и подписала Баталову диплом актера драматического театра.
Алексей Владимирович обращается и к другим сторонам своего творчества, например к работам художника - среди его натурщиков были не только родственники, но и Анна Андреевна Ахматова. В текст книги включены и его сказки, "не совсем сказки и, наверное, не совсем для детей", как утверждает сам автор.
Но основная часть издания посвящена кино, в том числе фильмам, которые уже стали классикой. Баталов повествует о том, в 60-е годы прошлого столетия в мировом кинематографе появился так называемый широкий формат, который решили освоить и в СССР, и в производство были запущены два детских фильма - "Айболит" с Роланом Быковым и "Три толстяка" по повести Юрия Олеши. Во второй картине Баталов стал не только сценаристом, режиссером, но и исполнителем роли канатоходца Тибула, причем главной сценой для его героя был проход по проволоке над площадью на высоте четвертого этажа. Оборудование для комбинированных съемок не было закуплено, и Баталову пришлось самому срочно учиться ходить по канату.
Кто до начала съемок одной из самых популярных советских картин мог предполагать, что она получит "Оскара"? Тем более, что денег на декорации выдели недостаточно, и поэтому одну из главных сцен снимали в пустой квартире дома, где шел капитальный ремонт. "Я уже работал во ВГИКе, куда меня в свое время позвал Сергей Бондарчук, когда Владимир Меньшов предложил мне принять участие в его фильме "Москва слезам не верит". Поначалу я отказался, и только упрямая увлеченность Меньшова и стремление тут же увязать все мои трудности с планом съемок решили дело. Кроме того, он замечательно придумал, что Гоша - это синтез моих прошлых ролей: помесь физика (он работает с учеными) и рабочего - золотые руки (вроде Журбина). Но главное, картина без экспедиций, всего один выезд за город. Так что моей работе в институте это не мешало, и я согласился". Также Баталов рассказывает о встречах с Феллини и Марселем Марсо, о телевизионном проекте, посвященном истории Москвы.
"Войлочный век". Татьяна Толстая
Знаменитая писательница выпустила новый сборник документальных новелл, смешных и грустных, трогательных и саркастических. Они о приключениях из собственной жизни автора и событиях из первого ряда истории, например, о крушении "Титаника": "Матросы одной из шлюпок не умели грести (это был их первый рейс в жизни), и тогда светские дамы сели на весла и распорядились ситуацией с честью: отдали шубы раздетым, согрели младенцев, прикрикнули на перепуганных мужчин".
Но преимущественно автор пишет о своем собственном опыте, о детстве и юности, о горячих пончиках, густо посыпных сахарной пудрой, и любимом плюшевом медведе, о том, каким счастьем были красивые туфли и мохеровый шарфик. Сквозь призму шарфиков и шляпок можно даже рассматривать все ту же историю, и не столько события, сколько тенденции, настроения, всплески массового сознания. "Поразительно, однако, какими они оказались стойкими, эти женщины тридцатых-сороковых-пятидесятых. Словно бы мир не рухнул опять, не перекувыркнулся через голову, не разбил все стекла вдребезги, все страны - в щепу. Если Первая мировая война раздавила бескостных наяд, превратила их в поджарых мальчишек, то вторая словно бы придала женщинам сил, показала, что дальше отступать некуда. Отчаянная, отважная женственность - попудриться перед бомбежкой, накрутить кудри на стреляные гильзы".
В книге также анализируется история загадочной дамы, которая впервые оказалась в поле зрения общественности в Берлине 1920 года, - одни считали ее чудом выжившей великой княжной Анастасией, другие самозванкой, но загадка так и осталась неразгаданной.
"Гарсоньерка". Элен Гремийон
Книги этой писательницы переведены на 27 языков и только в одной Франции уже награждены пятью литературными премиями. Действие ее нового роман разворачивается в Аргентине. И, конечно, на территории уже ставшего традиционным латиноамериканского магического реализма не могут происходить "простые" и однозначные события.
Начавшись с истории внезапно вспыхнувшей любви, отягощенной разве что замкнутостью героини, роман продолжается как повествование, состоящее из множества проникающих друг в друга слоев реальности, воображения и вымысла. "Лисандра ни разу не усомнилась в том, что заново нас "свел случай", и это казалось ей настолько значащим, что я и не пытался ее разубедить, наша встреча не показалась бы ей чудом, знай она, какое я проявил упорство, ее разыскивая. Вот такой была Лисандра, реальности она предпочитала сюрреальность, и всякий раз, когда она восторженно изумлялась тому, что мы снова встретились, я не возражал. Она никогда не подвергала сомнению то, что дарил случай, случай ее вел и был ей порукой... все, кто в себе не уверен, цепляются за этот несчастный знак".
Но чем дальше, тем чаще дают о себе знать тени прошлой жизни героев, открываются трагические страницы недавней истории Аргентины, личные счеты переплетаются с общественными проблемами. И одно оказывается неотделимо от другого.
"Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства". Уильям Манчестер, Пол Рейд
В книге подробно описаны непростые взаимоотношения Черчилля со Сталиным в годы Второй мировой войны и в первую очередь - после нападения Германии на СССР, а потом и после Тегеранской конференции.
Сталин настаивал на проведении этой встречи в Москве, поскольку, как объяснял Молотов Идену, советский вождь был необходим в столице, дабы поддерживать постоянный контакт с командующими фронтами.
Американский президент Рузвельт в свою очередь предлагал, поскольку Тегеран находится слишком далеко, и это может помешать выполнению его конституционных обязательств, выбрать в качестве места для встречи вождей Анкару или Басру. Но поскольку в итоге Советский Союз соглашался только на Тегеран, этот город и был выбран для проведения конференции.
18 октября 1943 г. в Москву прибыл американский посол Гарриман, и уже на следующий день состоялось первое совещание министров иностранных дел союзников, предварявшее первую встречу "Большой тройки". Руководству СССР были нужны гарантии союзников насчет скорейшего открытия Второго фронта и возобновления арктических конвоев. "Весной адмиралтейство предложило, а Черчилль согласился прекратить отправку арктических конвоев, что привело Сталина в ярость. Теперь, осенью, когда несколько недель назад три британские субмарины нанесли серьезные повреждения немецкому линкору "Тирпиц", а немецкие подводные лодки практически исчезли с арктических маршрутов, Черчилль оказывал давление на адмиралтейство, которое неохотно согласилось отправить четыре больших конвоя в Мурманск, по одному в месяц вплоть до февраля".
В книге описаны переговоры по дальнейшей судьбе разгромленной Германии и обустройству послевоенного мира, в том числе - создание ООН и придававшееся этому значение.
"Тысячелетнее царство (300-1300). Очерк христианской культуры Запада". Олег Воскобойников
В книге рассказывается о феномене Средневековой культуры, ее особенностях, истоках и развитии, о конце античной науки о мире, значении книги и университетов, а также тех предрассудках (и причинах их возникновения), которые были распространены в это время.
"Стихийные бедствия, болезни, войны - все это, однако, воздействовало на коллективную психологию. Ее изменения, зачастую столь же стихийные, как сами обрушивавшиеся на людей несчастья, иногда лучше, чем людям Средневековья, видны в широкоугольный объектив историка. В XIV в. природные катастрофы сопровождались радикальными переменами в общественном устройстве, разрушительной Столетней войной между Англией и Францией. Становление сословной монархии в этих странах повлекло за собой ломку привычных феодальных институтов и многих жизненных ориентиров широких масс. В народе часто проявлялся рефлекс бегства с обжитых мест, желание спрятаться, вызванные постоянным страхом и даже ужасом".
Отдельные разделы посвящены особенностям схоластического мышления (поскольку раскрывшееся многообразие мира требовало объяснений), свободе и правде в средневековом искусстве, наглядности памятников и роли византийского влияния.
"Иван Грозный и его окружение". Дмитрий Володихин
В фундаментальном труде известного историка речь идет не только о личности первого русского царя, но и военном сословии того времени, о прославленных, а порой и незаслуженно забытых военачальниках, о непростых отношениях нашей державы с воинственными соседями.
Ученый приводит биографии и дает оценку действиям известных воевод, князей: Дмитрия Ивановича Хворостина, Ивана Петровича Шуйского, Ивана Федоровича Мстиславского, Михаила Ивановича Воротынского, Семена Ивановича Микулинского, Дмитрия Тимофеевича Трубецкого, Дмитрия Михайловича Пожарского.
Отдельный раздел книги посвящен опричнине, ее роли в истории и судьбах вождей, наглядно показав опричнину глазами опричников и царя Ивана Васильевича. "Опричнина простояла семь с половиной лет. В ее состав попали очень разные люди. Опричнину питало несколько устойчивых общественных групп. Их представители имели расходящиеся, порою противоположные интересы. Одни готовы были весьма далеко зайти, разрушая традиционный, доопричный порядок. Другие собирались откорректировать старый уклад, но никак не разваливать его. Третьи были этим укладом совершенно довольны и чувствовали себя случайными людьми в "черном воинстве". Сумма интересов, целей и достижений главнейших деятелей опричнины дает невероятно пеструю картину. В опричнине видели разное, от опричнины хотели разного, опричнину по-разному защищали, от опричнины по-разному зависели. Соответственно, не была она монолитом. Нет в ней ни единства замысла, ни единства идеалов, ни единства практической деятельности".
В приложении приводится список и хронология опричных отрядов с 1565 по 1571 год, а также принципы формирования опричной военной иерархии.
"Иран: страна и люди". Ахмад Хатами
Иллюстрированное издание посвящено не только истории Ирана, но и нынешней жизни этой удивительной страны. Особое значение придается культуре в разных ее проявлениях, прежде всего литературе. Нашлось место и обстоятельному разговору о классической персидской поэзии, высоко ценимой во всем мире, и рассказу о творчестве современных писателей, чьи произведения издаются в том числе и на русском языке.
Не обойдена вниманием литература юмористическая, которая, по мнению автора, имеет особое значение для читателей: "Юмор и высмеивает, и оказывает свое воздействие. Смех, который при этом он вызывает, никогда не может уменьшить горечь от него. Прибегая к помощи иронии и высмеивания, показывая моральные и социальные болезни и пороки, что распространены в обществе, юмор заставляет читателя задуматься, чтобы он противостоял всему уродливому и плохому. Смех, в котором нет скрытой боли, не является юмором, это… пасквиль или анекдот, что с литературной точки зрения слабее юмора".
В книге рассказывается также о театре и драматургии, кинематографе - и одновременно о традиционном искусстве народов Ирана, их пословицах и повседневных обычаях. Описаны и все регионы страны, важнейшие города с их многочисленными архитектурными шедеврами и природными памятниками, будь то пещеры, горячие источники, лесные массивы или водопады.
"Слушая Нагорную проповедь". Дмитрий Щедровицкий
Новая книга видного ученого, знатока древних языков и специалиста по библейским текстам посвящена одному из самых известных фрагментов Нового завета. Автор анализирует Нагорную проповедь, буквально строку за строкой разбирая текст с точки зрения философии, истории, психологии, причем как соответствующей временам, о которых идет речь, так и стиля мышления современного человека.
Да, один из выводов напрашивается сразу - в чем-то люди с библейских времен очень мало изменились. "А о чем это говорит? А вот о чем: каков бы ни был человек, надо стараться, разумно воздействуя на него, найти с ним общий язык. Если же ты "выносишь ему приговор", что он безумен, то окончательно порываются все связи между вами, разрушается сама возможность общения и человеческого единения".
В издании анализируются смысловые инверсии в построении значительной части изречений и притч Нагорной проповеди, причем их целью автор называет выход за пределы стереотипного отношения к явлению или ситуации. И это изменение восприятия готовит слушателя или читателя к пониманию следующих частей Нагорной проповеди, "чтобы упразднить противоположность, "несовместимость" этих двух сфер, ослабить разделение между ними, и чтобы человек осознал жизнь в ее целости. Ведь феномены окружающего бытия - это отражение и продолжение того, что заключено в нашем собственном сердце...".
Отдельное внимание исследователь уделяет тому, какое первоначальное значение имели используемые в этом тексте слова и какие перемены они порой претерпевали в ходе многочисленных переводов с одного языка на другой.
"Критические биографии Ги Дебора". Энди Мерифилд
Писатель-интеллектуал, режиссер, историк, художник, критик урбанизма, "теоретик общества спектакля" - одна из тех фигур, чье творчество до сих вызывает множество споров. В книге рассказывается как о его жизни, которая была полна всевозможных приключений, так и о трудах, в которых он осуждал современный капитализм (и присущий ему товарный фетишизм), влияние массовых западных таблоидов в совокупности с всеохватывающей индустрией развлечений.
"Каждое утверждение Дебора - ситуация, поэтический знак препинания. Сюрреалистическая канва отсылает нас в область мечты, высвобождает бессознательные желания и политические сублимации. При этом умопостроения - это грубо реалистичные и прозорливые описания настоящего, а также прогнозы будущего. Впервые марксистская теория звучит как лирическая поэзия. Дебор заслуженно гордился "Обществом спектакля", ему было приятно сознавать, что его книга стала современной французской классикой".
В книге рассказывается о фильме "Мы кружим в ночи, и нас пожирает пламя", ставшем последним кинематографическим экспериментом Дебора (человека перемен, но при этом любившего прошлое), представлявшим собой документальную картину о течении времени и метафизическое исследование сознания, в том числе - его самого в разные периоды времени. В картине философ запечатлен в девятнадцать, двадцать пять и сорок пять лет, причем визуальный ряд пересыпан цитатами из Клаузевица и Сунь Цзы.
"Амальгама". Владимир Торин
В романе на основе исторических примеров описаны стереотипы свойственные людям разных эпох и культур, а также идеалы, иллюзии и тесно связанная с ними тема морального выбора.
Оправдано ли ради общего блага обрекать на несчастье отдельных людей? Бывают ли ситуации, когда цель оправдывает средства - и ради каких целей люди имеют привычку забывать о разборчивости в средствах? Необходимое погружение во времена средневековья, бурные годы первой половины прошлого века - не дань исторической романтике, а часть искусного отслеживания трансформаций человеческой морали. "На берегу Барбароссу поджидал великий венецианский дож Себастьяно Дзиани. Он был пожилым человеком, поэтому его торжественная процессия, вместе с сотнями слуг и придворных, передвигалась по мраморным плитам великой площади медленно-медленно. Этот медленный шаг позволял многочисленным зрителям в мельчайших подробностях рассмотреть каждого участника гигантской свиты Великого дожа".
Меняются времена традиции и условности, но не живущие в них люди. Те самые, которые порой парадоксально стремятся изменить уже устоявшийся порядок вещей. Или внезапные фантасмагории, подобные описанным в "Мастере и Маргарите" событиям, оказываются способны перекраивать судьбы. Нужны ли людям на самом деле те, казалось бы, безделушки - артефакты, в которые верили, за которыми охотились их предки, или достоверные знания о закулисье мира? Автор умело погружает читателя в глубину переживаний и размышлений, в хитросплетение путей и искушений, показывая, насколько каждый из живущих уместен, естественен и органичен на своем месте.
"Книга на третье". Петр Бормор
Сборник парадоксальных произведений известного мастера малой формы, написанных порой в нарочито притчево-сказочной форме, что усиливает эффект неожиданных развязок. И вот уже звучит на новый лад история римского легионера и Архимеда, который все же остался в живых и нашел свою точку опоры. А кто же вырастет из гадкого утенка - может быть, обычная утка? "Потому что только в жизни из гадких утят вырастают прекрасные лебеди. А в сказках им сперва надо удрать с птичьего двора и год поскитаться на чужбине, мучаясь и страдая".
Другая история - путешествия Дон Кихота на своем Россинанте в сопровождении Санчо Пансы. На этот раз рыцарь благородного образа ищет ветряных мельниц, а попадаются только великаны. А ведь так хочется свежего хлеба и поэтому он мечтает набрести на мельницу.
Искрометный юмор притч, историй про героев и, казалось бы, обычных людей, профессиональную принцессу, Солнце, пешку, которая не захотела стать ни ферзем, ни офицером, дополнен реалиями современных компьютерных игр, что придает классическим сюжетам новые краски и оттенки.
"Новоцвет". Александра Кириллова
Эта книга виртуозно собрана из множества впечатлений, мыслей и эмоций, имеющих собственную ценность и одновременно создающих обширную единую панораму - словно кусочки сияющей смальты в мозаичной картине.
Автору удалось подобрать верные и емкие слова о том, как лирическая героиня, да и мы все, если говорить честно, устали не столько от зимы, сколько "от себя в зиме". Очень точно передано это жадное ожидание солнца, которое уже начинает сверкать "в каждом зеркале трамвая". И снова придет тепло, а с ним оживут все древние иллюзии или все-таки вечные ценности? - надежды на любовь и счастье, которые так неразрывно связаны с переживаниями, "как уродлив бывает честный человек" и столько тягостно одиночество в воскресной толпе.
Но, разумеется, тут есть и яркие многослойные воспоминания о лете, солнце, настоящем апельсине прямо с ветки, способном по воле автора символизировать что угодно - хоть все мироздание в целом, где сладость, кислота и горечь связаны неразрывно, хоть праздничность бытия в этот единственный и неповторимый момент, пока капля оранжевого сока падает в бокал. Поэтичные образы предстают одновременно выразительной картиной и тем самым честным зерцалом, которое не только показывает человеку глубины его души, но и напоминает о важнейших вехах жизни.