Но я хочу вспомнить о писателе, о котором не часто упоминают. Сорок лет назад ушел из жизни один из лучших наших "военных" писателей Виктор Курочкин. Недавно в Литературном институте состоялась конференция, посвященная его жизни и творчеству. Это делает честь вузу, который он закончил.
Он не имел громкой славы ни при жизни, ни после нее. Но кто ценил его при жизни, ценит и теперь.
Прекрасный поэт и прозаик Александр Яшин, прочитав повесть Курочкина "На войне как на войне" (1965), написал ему:
"С моей точки зрения ваша книга станет в ряд лучших художественных произведений мировой литературы о войне, о человеке на войне. К тому же это очень русская книга. Я думаю, что не ошибаюсь... Читал я вашу книгу и ликовал, и смеялся, и вытирал слезы. Все удивительно тонко, достоверно, изящно, умно. И все свое, ваше, я не почувствовал никаких влияний. А это очень дорого...
Ваша книга бьет по всем не умеющим писать, бесталанным, но поставленным у "руководства литературой", как же им не сопротивляться. К тому же и совести у этих людей нет. А ведь многие из них тоже о войне пишут. Смотрите на эти статьи как на рекламу. (Речь шла о разгромных и издевательских статьях и рецензиях в тогдашних "Известиях" и "Литературной газете", где Курочкина били за отсутствие в его повести казенного героизма. - П.Б.) Если бы не они, и я бы, наверно, долго еще не имел счастья прочитать вашу повесть... Саня Малешкин (главный герой "На войне как на войне". - П.Б.) имеет лишь одного предшественника - Петю Ростова (больше я пока не вспомнил)".
Широкой публике он знаком больше по фильму "На войне как на войне" ленинградского режиссера Трегубовича, где в главных ролях снялись Михаил Кононов и Олег Борисов.
Как-то на вечере памяти Курочкина в Пушкинском Доме вышел один детский писатель и сказал:
- "На войне как на войне" - классическая повесть о войне! Такая же, как "Дафнис и Хлоя" классическая повесть о любви.
Виктор Курочкин - гениальный русский писатель. Под гениальностью я имею в виду пушкинское понимание гения. Это отсутствие нарочитости, мучительности. Проза Курочкина тиха и беззлобна. Чиста, как родниковая вода, в которой даже самый опытный химик не обнаружит посторонних элементов. Казалось бы, незначительная деталь: он не использовал кавычки, полагая, что они унижают слово, выражают недоверие его собственному внутреннему смыслу. Вообще всякое насилие над словом было ему чуждо. Он был органичен. Разбирать его прозу все равно что анализировать... осенний лес.
Жизнь и творчество этого писателя всегда поражали меня какой-то незащищенностью, почти возмутительной в нашем столетии. Виктор Курочкин ничего, кроме творчества, после себя не оставил. Никакой легенды. Он никогда не кичился своим писательством. "К чужой славе он относился без всяких эмоций", - писал о нем Виктор Конецкий.
О том же говорил и ленинградский прозаик Глеб Горышин: "Курочкин все-таки скрытный был человек. Чего он не любил, так это рассказывать о себе. Дневников не вел. Автобиографических книг не писал..."
Тем не менее благодаря разысканиям вдовы Галины Ефимовны Нестеровой-Курочкиной биография Виктора Курочкина все-таки существует.
Он родился 23 декабря 1923 года в деревне Кушниково Тверской губернии. В книге "Пушкин и Тверской край" доказано, что в прошлом Кушниково принадлежало А. П. Керн и ее наследникам. Но Курочкин, боготворивший Пушкина и все, что с ним связано, об этом не знал. Если бы знал, непременно как-то отразил в своем творчестве, насыщенном тверскими мотивами.
В апреле был вывезен по "дороге жизни" из Ленинграда в Ярославль к родственникам. Был похож на сухонького, сморщенного старичка. Два месяца лечился в госпитале от дистрофии. Потом принят в танковое училище в Ульяновске, а закончил учебу в Киевском самоходном училище, сформированном в Саратове. За два года войны гвардии лейтенант Виктор Курочкин прошел Курскую дугу, участвовал в освобождении левобережной Украины, брал Киев и Львов, форсировал Вислу и Одер. В его личном деле есть свидетельство о награждении орденами Отечественной войны первой и второй степени, медалями "За взятие Берлина", "За освобождение Праги". При форсировании Одера был тяжело ранен, лежал в госпитале.
С фотографии Виктора Курочкина, сделанной сразу после войны, на нас смотрит широко распахнутыми глазами по виду мальчишка, лицо которого словно подсвечивается браво висящими на груди медалями и орденами. Эта фотография сама по себе произведение искусства. На ней как будто запечатлен не Курочкин, а Саня Малешкин, герой еще не написанной повести, подбивший свой первый немецкий танк, выигравший свою первую битву. На лице его нет и тени тех страданий, что автор перенес в блокадном Ленинграде. Глядя на нее, нельзя поверить, что перед нами боевой офицер, командир самоходной установки, не раз смотревший в глаза смерти... Вот чего нельзя найти в этих глазах как ни старайся, как ни вглядывайся, - печати смерти! И понимаешь, отчего этих деревенских пацанов не могла победить самая умная и жестокая военная машина в истории человечества.
"Перед нами органический, действительно сотворенный художником характер, - писал о Сане Малешкине Вадим Кожинов, - который просто не поддается примитивной критической методе. Но этот правдивый художественный характер по-своему отвечает на вопрос, почему мы победили, в чем мы оказались сильнее врага". Потому что это была победа не просто армии, а народа.