"Тогда меня стали бить по голове, по шее, по спине, под почки, в зубы, по уху... Сам не помню, как я доволочился до камеры, под нары". Эти строки из письма Николая Лансере 1938 года Верховному прокурору СССР с тщетной просьбой на пересмотр дела опубликованы в каталоге к выставке и тоже показывают масштаб происходившего с художником. Человек, никогда не державший в руках ничего, кроме карандаша и кисти, арестовывался трижды - краткосрочно в 1920-м, в 31-м по обвинению в шпионаже (приговорен к высшей мере за шпионаж в пользу Франции, но помилован для работы в Особом Конструкторско-техническом бюро N 12). И, наконец, в 38-м - чтоб пережить подробно описанные в письме пытки и умереть на этапе, когда его, 63-летнего старика, уже не способного двигаться, несли в сторону Воркуты на руках.
А до отсидок, между ними, и во время них были живопись и архитектура.
Родившийся в семье, где семейная история эквивалентна истории русского искусства, Николай Лансере не стал скульптором, как отец, художником, как "дядя Шура" Бенуа, но продолжил занятие архитектурой вслед за дедом. Организаторам выставки, работа над которой шла около четырех лет, удалось собрать не так много его проектов на бумаге - многое утрачено, многое еще не разобрано.
Музей истории Санкт-Петербурга (Лансере был одним из его создателей в 1907-м) предоставил организаторам под началом коллекционера Олега Смирнова великолепные эскизы декоративных обелисков работы Лансере, что украшали столицу империи в год 300-летия Дома Романовых, чертежи надгробного памятника С.С. Боткину на Тихвинском кладбище, эскизы плафона особняка Василия Кочубея в Царском Селе...
Лансере тяготел к классическому искусству (взять только образцовую симметрично-осевую композицию и сам декор кочубеевского потолка), а лучшее время его как архитектора пришлось на 20-е. И он старался осваивать советский конструктивизм - перед нами "Перспективный план рабочего поселка "Алеша" под Москвой, расчерченные до деталей здания ВИЭМ в Серебряном бору и мрачный фасад доходного дома "Аркос", выполненный в 24-м. Увы, совсем мало на выставке примеров архитектуры Лансере, не дошли до нас, скажем, выполненные в 37-м (!) и воплощенные в реальность его интерьеры Музея Ленина на Красной площади, павшие жертвой уже нынешних политических революций.
Но зато на выставке много пейзажей и рисунков. Николай Лансере рисовал все, что видел вокруг в своей богатой на события жизни, от евпаторийского побережья до натюрмортов камеры N279 I корпуса ДПЗ. Акварели Николая Евгеньевича сохранились в частных коллекциях - легкие, деликатные, по-импрессионистически, штрихами открывающие суть предмета виды Гатчинского дворца и рассыпанные по листу ватмана грибы, он рисовал башни Троице-Сергиевой Лавры и неожиданно окрашенные закатом в оранжевый цвет пейзажи Пушкиногорья.
И писал письма. Мать в детстве учила его тренировать руку и то, про что Николай писал, он привык тут же рисовать. Надолго встаешь на выставке у стенда с ранними письмами жене - нежными (почерк, как у всякого художника, разборчив), будничными, описывающими впечатления дня. И тут же, над строками, на полстраницы - вечерний Питер в акварели, Леля в сугробе, мальчишки рыбачат, Пасха у кремлевских стен. Любимая должна была знать, где сейчас ее Коля.
- Эти письма лежат у мамы на столе, всегда в открытом доступе, я их часто смотрю. Они целиком от души, от них этому учишься, - говорит Алексей Лансере, внук Николая Евгеньевича. Он тоже архитектор.