Художница Мария Трегубова (сценография и костюмы) выстроила перед зрителем белую стену, в центре которой черный экран скрывает пустую белую каморку. На экране бегут титры, а когда он отодвигается - две снежных бабы глядят на огромную снежинку, медленно плывущую в черном провале в дальней стене каморки. Повернулись к зрителю, заговорили - это хозяйка дома Фелицата Антоновна и квартирантка ее Людмила ждут загулявшего хозяйского сына.
Неспешно, как в зачине сказки, кутаясь в одеяла и наглаживая игрушечного кота, героини излагают зрителю экспозицию. Сопровождает рассказ его главный герой - выходя на авансцену с баяном, он ухарски распевает "Имел я деньги пребольшие".
Марина Хазова играет Фелицату Антоновну крепкой нестарой женщиной, сварливость ее иронически утрирует, застывая в карикатурных позах, и сквозь огромные круглые очки проницательно взглядывает на героев и в зал. Цыганский романс, который она лихо "отрывает" во втором действии, намекает на страсти, в прошлом знакомые Фелицате.
Младший сын ее Дормедонт в обаятельном исполнении Николая Клямчука - увалень, буквально оправдывающий свою реплику "я все для дома" - тащит в пустую комнатку рухлядь, размерами своими теснящую героев. Комически некстати он признается и Людмиле в чувствах, не замечая того, что сразу приметила его зоркая мать.
Людмила - суховатая девушка, страсть ей самой внове - ни кокетничать, ни таиться она не умеет, жертвенностью своей и безоглядной верой, а также удачно подвернувшимся закладным письмом она не может не спасти возлюбленного. Алена Бабенко, играя страсть, гладит валяющегося ничком пьяного Николая, со слезами говорит ему о любви, присаживается на подоконник и видит скользящий в черном окне земной шар - любовь уносит ее на луну. Ее песенка - "не напоказ", она словно самой себе напевает, присев на ступеньках с банджо, "радиохэдовский" хит "Creep", с забавной неловкостью и большим чувством.
Николай романтическим героем выглядит только в ее глазах, у Дмитрия Гирева он - немолодой, растрепанный, в дезабилье, мучим то головной болью, то отчаянием, то совестью. Найдя спасительное средство - прохладную ладонь Людмилы, - он ловит и прикладывает ее ко лбу, раз за разом, не отпуская.
Вдова Лебедкина у Елены Плаксиной вышла хищницей - является она в каморку в мехах, опасно скользящих с голого тела. Во втором действии, подбивая безнадежно влюбленного на воровство, она является в костюме медведя: "карету у зоосада оставила". В этом карнавальном виде, сняв медвежью морду, нисколько не теряет грации и победительности. Ластится она или пугает - хищное в ней обыграно со сказочной же милотой.
Как в сказке - все герои проходят испытания, искушения и мнимые непоправимости. И каждый награжден по заслугам.
Назидательность этой истории нравов городского захолустья - где равно могут произрасти и порок, и честность, и беда от легкомыслия и горячности, и чудесное избавление - особенно проступает в молочной пустоте сценического пространства.
В финале белая стена сдвигается, и огромная комната за нею оказывается так же не по размеру героям, как и крошечная каморка до того. Вдруг в заднике сцены эта каморка удваивается, утраивается, туннельно уменьшаясь, ужимаясь, пока в ней не уместятся лишь влюбленные, бок о бок.
Пространство и время раскладываются телескопически, дробя уютную и камерную историю страсти. В серединке, как в рамке дагеротипа, остается смутная черно-белая семейная чета.