Смотрю "короткий список" главной литературной премии "Большая книга". Цитирую аннотации.
Петр Алешковский "Крепость". "Герой - археолог Иван Мальцов... Он ведет раскопки в старинном русском городке, пишет книгу об истории Золотой Орды и сам бросается на спасение древней крепости, которой грозит уничтожение от рук местных нуворишей..."
Евгений Водолазкин "Авиатор". "Герой - человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего - ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни он начинает записывать воспоминания: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, Соловки..."
Мария Галина "Автохтоны". "Герой пытается восстановить историю давней постановки очень странного, судя по глухим упоминаниям мемуаристов, спектакля - оперы "Смерть Петрония"..."
Алексей Иванов "Ненастье". "В миллионном, но захолустном городе Батуеве завершается долгая история союза ветеранов Афганистана - то ли общественной организации, то ли бизнес-альянса, то ли криминальной группировки: в лихие девяностые, когда этот союз образовался и набрал силу, сложно было отличить одно от другого".
Людмила Улицкая "Лестница Якова". "В центре - параллельные судьбы Якова Осецкого, человека книги и интеллектуала, рожденного в конце XIX века, и его внучки Норы - театрального художника..."
Леонид Юзефович "Зимняя дорога". "Новая книга рассказывает о малоизвестном эпизоде Гражданской войны в России - героическом походе Сибирской добровольческой дружины из Владивостока в Якутию в 1922-1923 годах..."
Есть и другие премии. Так, в "шорт-лист" премии "Национальный бестселлер", кроме уже озвученных романов Галиной и Юзефовича (последний и стал лауреатом "Нацбеста" этого года), попали тексты Эльдара Саттарова, Галины Топоровой и Михаила Однобибла. Первый - о вьетнамском пареньке, который родился в Сайгоне и пережил три индокитайских войны. Третий - фантасмагория в платоновско-кафкианском вкусе о жизни в СССР в 1980 году. И только второй имеет прямое отношение к нашим дням - журналистский отчет о том, как вызревал майдан на Украине.
В "шорт-лист" "Русского Букера", кроме названных Алешковского и Юзефовича, попали Сухбат Афлатуни, Сергей Лебедев, Александр Мелехов и Борис Минаев. Прозаик из Узбекистана работает в постмодернистской манере, в его романе смешаны все времена от начала христианства. Герой романа Лебедева "пытается проникнуть в семейную тайну и найти сведения о деде, бесследно исчезнувшем во время войны". Роман Мелехова - окончание его трилогии, где "повествователь, понуждаемый духом умершего отца, пытается найти и покарать тех, кто сломал его отцу жизнь". В дилогии Минаева описываются "события столетней давности": "Знакомые по роману "Батист" доктор Весленский, братья Каневские и сестры Штейн, революционные солдаты и вожаки крестьянских армий, следователи НКВД и поэты, дантисты и армейские пекари..."
У меня нет претензий к жюри этих премий. В том числе и к премии "Ясная Поляна", где я сам состою в жюри и в "шорт-листе" которой оказались и Юзефович, и Афлатуни, и Минаев. Пусть говорят, что премии дублируют одни и те же имена и произведения. Всё это, поверьте, не от тайного умысла. Такова нынешняя литература. Она бежит от современности. Ей неуютно в современности. Ей нелюба современность. Писатели живут в ней физически, но не душой.
Очень любопытен в этом смысле роман Водолазкина "Авиатор", где история трепетно восстанавливается до самых зыбких деталей вроде гусиной кожи на ногах петербургского мальчика - начала, разумеется, ХХ, а не XXI века. Но любопытен он не этим (здесь предшествующий опыт большой, от мемуаров Набокова до прозы Пастернака), а тем, что реставрация этих деталей становится смыслом жизни человека, пролежавшего в заморозке полвека и "очнувшегося" накануне ХХI столетия, за два года до его начала. Жить "вперед" ему не хочется. Заодно он утягивает в прошлое самых близких ему людей, которые ни сном ни духом в его судьбе не виноваты. Он "топит" их в своей истории, как щенков, думая при этом, конечно, что таким образом учит их плыть в новый век.
Как ни странно, этот роман точно отражает современное сознание. Мы охотнее отступаем в историю, нежели штурмуем передние позиции. Такое чувство, что двигаться вперед нам нельзя, потому что позади осталось столько сданных крепостей, что двинься мы вперед на шаг, и враг ударит нам с тыла. И бьет постоянно - посмотрите, какие баталии идут на исторической почве! Все смешалось: Иван Грозный, ГУЛАГ, 28 панфиловцев - и нигде никто не уступит ни пяди! Только война до победного конца! Ближайшая по времени прошедшая историческая позиция, из рук в руки переходящая, - 91 год. Словно мы очнулись и обнаружили, что сдали СССР без боя. Нужно вернуться! Вернуть! А там видно будет.
Но позвольте! Четверть века прошло. Это ж не шутка. Это ж половина эпохи Ивана Грозного (еще учитывая, что "правил" он с 3 лет от роду) и в два раза больше эпохи Александра III.
Я не знаю, что с этим делать. Может, так и надо? Может, тут работает безошибочный общественный и национальный инстинкт? Но роман Водолазкина заканчивается ничем. Герой летит в самолете, у которого при посадке не выпускаются шасси. И вот он заходит на второй круг, на третий... Шасси не выпускаются. Но садиться-то все равно нужно. А там посмотрим.