Зрители рассаживаются по секторам, которые тремя широкими клиньями сходятся к сцене. Ряды поднимаются почти отвесно, как над ареной цирка, а собственно подмостков нет: на месте сцены - пространство-трансформер, оборудованное новейшей световой аппаратурой. Стены с двух сторон зала кажутся прозрачными из-за сплошных огромных окон. Вечерний город, переливаясь огнями, словно входит в театр, который снаружи выглядит как причудливый аквариум, наполненный светом. Медленно опускаются шелестящие жалюзи, отделяя зал от внешнего мира. Начинается действо.
Круглый помост, обитый жестью. Листы жести огромными языками свисают над ним, с краю звенят, качаясь, цепи. В глубине справа - портал, в виде огромного человеческого затылка, прорастающего ветвями, с белеющим объемным ухом, развернутым в зал. Слева - белый рояль, на переднем плане - жестяные табуретки, велосипеды, скамья и кресло-каталка. Повсюду - искореженные велосипедные колеса. Виктюк цитирует элементы своих прошлых спектаклей, рассказывая историю о смерти поэта.
Миссис Винэбл, потерявшая сына, обсуждает с доктором Цукровичем план госпитализации и последующей лоботомии своей племянницы Кэтрин, которую она считает виновной в смерти Себастьяна. Людмила Погорелова играет жесткую решимость, почти одержимость местью по отношению к той, что отняла у нее любовь и смысл жизни. Резкие жесты, рубленые фразы, голос срывается в крик, когда она рассказывает о путешествии с сыном на Галапагосские острова. Черные птицы там охотятся на новорожденных черепашат, которые спешат к воде. Жуткий в своей натуралистичности рассказ сопровождается не менее отчаянной мизансценой - актриса приподнимает своего юного хрупкого партнера (Михаил Половенко) и раз за разом швыряет его на гремящий помост, буквально иллюстрируя жестокость сына там, на островах, как истинный лик божества.
Кэтрин является на сцену растрепанной менадой, в полусне-полутрансе кружит и кружит, не находя точки покоя и равновесия. Екатерина Карпушина, составляя смысловую антитезу миссис Винэбл, в диалог с ней не вступает, каждая из героинь ведет свой непрекращающийся разговор с ушедшим, а сюжетное противостояние их остается внешним, формальным. Распущенные взлетающие волосы, цветная хипповская хламида и задыхающиеся, сомнамбулические интонации. Ей равно чужды и тетка, уготовившая ей участь овоща, и собственная семейка, хладнокровно сдающая из-за интересов в завещании. Ее мать (Мария Казначеева) выгуливает наряды, брат Джордж (Никита Косточко) демонстрирует подростковую прыть и агрессию, и никто не заинтересован в правде. История гибели Себастьяна, которую выпевает Кэтрин, мало заботясь о том, верят ли ей и вообще слышат ли ее, неправдоподобна и ужасна, как сцена охоты на черепашат - ее прекрасный кузен позволил растерзать себя маленьким туземцам в мексиканской глуши. Была ли его гибель актом искусства, как настаивает мать, или же варварским жертвоприношением, как следует из рассказа сестры, - решать зрителю.
История концентрируется вокруг фигуры погибшего прошлым летом Себастьяна, как вокруг дыры с обугленными краями, не дающей покоя живущим. Его имя отсылает к образу католического святого - прекрасного юноши, пронзенного стрелами, едва ли не самого поэтичного в религиозной живописи Европы. Был ли он гением и великим художником, или это легенда, созданная фанатически, инцестуально влюбленной в него матерью - не столь важно. Важно, что пустота на месте художника опаляет, заставляет судорожно скручиваться, меняя непоправимо судьбы всех, кто оказался рядом.
Мир без поэта безъязык и безобразен - в спектакле беспрерывны жестяной грохот, драки и метания, от которых готова лопнуть небольшая круглая сцена. Виктюк, мастер сценических эффектов, здесь словно нарочно не желает показать зрителю ни красоты, ни гармонии. Спектакль будто заставляет вспомнить слова из "Макбета": "Жизнь - история, рассказанная идиотом, в ней много шума и ярости, но мало смысла". В шумном и яростном спектакле мастера смысл именно в необходимости художника, без которого жизнь поглощается оглушительной звериной жестокостью.