Cвобода и тюрьма
"Пасвик" находится всего в 25 километрах от промышленного посёлка Никель. Тут на горно-металлургическом комбинате из медно-никелевой руды производят продукт с красивым названием файнштейн. Если едешь из центральной части России, добираться до "Пасвика" проще всего через Никель. По дороге его видно издалека - в небо над городом впиваются тонкие шпильки заводских труб.
В десять утра улицы посёлка пустынны: основная часть жителей - рабочие комбината, они давно встали и уже вовсю трудятся. Брожу вдоль автобусной остановки, жду директора заповедника Владимира Чижова. Из-за поворота появляется автомобиль и тормозит рядом со мной.
- Утро доброе! - весело кричит, высунувшись из окошка, директор. - Прыгайте в машину. Сейчас увезу вас в иной мир - в дикую природу, где людей почти не бывает.
- Тут тоже людей почти не бывает, - пытаюсь шутить я в ответ, но получается мрачно. Бодрый директор моему пессимизму не поддаётся - улыбается.
Дорожный указатель с надписью "Никель" позади, но картина за окнами автомобиля не меняется: по земле рассыпаны серые камни, среди них торчат иссохшие деревья.
- Не пугайтесь! - замечает Чижов мой озабоченный взгляд. - Это не из-за комбината. Если приглядитесь, увидите головёшки. Тут лесной пожар был лет десять назад, сейчас лес потихоньку оживает. До заповедника мы ещё не доехали.
- Хорошо. Буду ждать первозданной красоты.
И надо сказать, красота не заставила себя долго ждать. Машина въехала в туннель из смешанного сосново-берёзового леса. Дальше деревья слева начали перемежаться зелёными лужайками, справа берёзы и сосны, как солдаты, выстроились за забором.
- Вы это, когда фотографировать будете, делайте так, чтобы система в кадр не попадала, - предупреждает директор.
- Система?
- Ну да, вот это пограничное ограждение из колючки. Это называют системой. Она всё время должна быть замкнута, вход открывают только пограничники. "Пасвик" как раз за системой. Он расположен вдоль реки Паз, а по её фарватеру проходит граница с Норвегией. С нашего берега можно Европу разглядеть.
Собственно, эта территория и была Европой до 1944 года: северо-запад Кольского полуострова принадлежал Финляндии. Посёлок Никель тогда назывался Колосйоки - тот горно-металлургический комбинат, на котором сейчас работает большинство жителей посёлка, тоже построен финнами. Во время Второй мировой, когда Финляндия стала союзницей Германии, сюда пришли фашисты. Они вывозили с комбината необходимый для производства военной техники никель. А вдоль реки Паз располагались укрепления немцев. В начале осени 1944-го финны вышли из войны с Советским Союзом и передали ему эти земли.
- Говорят, эта дорога была взлётной площадкой для немецких самолётов. Ну, пошли на взлёт! - Чижов прибавляет газу так, что проволочная система на фоне пестрящих берёз становится почти незаметна.
- А сотрудников "Пасвика" эта "система" не раздражает? Ведь никакой творческой свободы: нельзя прийти поработать, когда захочешь, пограничники всё время следят, - решаюсь задать мучивший меня вопрос.
- Хе-хе! Я, пожалуй, отвечу репликой одного моего близкого друга - как-то привозил его сюда. Он ехал-ехал, а потом увидел систему - погрустнел так. Я ему: "Чего приуныл-то?" А он: "Знаешь, вот всё живу, думаю, что свободный гражданин свободной страны. А сейчас на эту колючую проволоку глянул и понял, что нет никакой свободы на самом деле, везде мы как в тюрьме".
Интерес и безразличие
За окнами по-прежнему лес, затянутый колючим поясом границы.
- Так, скоро будем на месте, доставайте пока свой пропуск, - предупреждает директор. - Заедем сейчас орнитологов заберём. А то они нас уже полчаса у ворот ждут.
Подъезжаем к зелёной бытовке. Из неё выходит парень в форме.
- Ваши документы? - заглядывает он в окошко машины. Протягиваем ему паспорта и разрешения на въезд в заповедник. Пограничник зависает над документами. Вертит их в руках. Перелистывает страницы. Вздыхает. Разворачивается и направляется к бытовке.
- Куда он? - удивляюсь.
- Пошёл отмечать нас в своём журнале. Опять ведь ковыряться будет. Съедят нас орнитологи. Опаздываем мы.
- А позвонить им нельзя?
- Тут связь не ловит, а если и ловит, то преимущественно норвежская. За одну минуту разговора сдерут кучу денег. Мы не пользуемся.
- Рации?
- Глухо. Рельеф такой, что рации не берут. Мы проверяли. Решили просто договариваться о примерном времени встречи.
В дверях бытовки появляется пограничник и не спеша направляется к нам.
- Давай, залезай в машину, - торопит его Чижов. - Спешим мы.
Едем. Через несколько минут тормозим на обочине. Впереди, в глубине леса, спрятан заповедник. Идём к воротам границы. Воздух здесь кажется удивительно чистым: хочется сделать настолько глубокий вдох, чтобы запасти его в своих лёгких до самой Москвы.
- Чего вы там делаете-то каждый день, птичек, что ли, считаете? - сонно тянет пограничник.
- Считаем. Птичек и не только, - отвечает Чижов. - А хочешь завтра с ребятами в лес на целый день? Экскурсию тебе проведём, расскажем и покажем всё.
- Не-е-е, мне это неинтересно, - морщится парень, дёргает плечами, пряча шею поглубже в бушлат, и уходит вперёд.
Вот и ворота системы. За ними двое мужичков. Жмутся под козырьком стенда с картой заповедника, прячутся от дождя.
- Здорово, ребята! Простите меня: опоздал. Замёрзли? Бегите в машину греться, - директор жмёт мужчинам руки и знакомит нас: - Это наши орнитологи Юрий и Алексей. Вы давайте-ка в тепло, ребята. А мы на вышку сбегаем.
Промокшие и продрогшие учёные скрываются за деревьями. А мы взбираемся на холм, на вершине которого старая пограничная вышка.
- Высоты не боитесь? - спрашивает меня Чижов.
- Боюсь, но справлюсь, - заверяю я и с ужасом смотрю вверх.
Лезем. Красными от холода руками хватаюсь за железные перилла. Размокшая от дождя ржавчина отваливается кусками и пристаёт к ладоням. Последний рывок - и перед нами огромный, шумящий и переливающийся зелёными волнами океан заповедного леса.
Настоящее и мнимое
Лето на Крайнем Севере похоже на промозглую московскую осень. А если наведался сюда в середине июня, надо быть готовым к ещё более суровому испытанию, чем холод, ветер и дожди: к полярному дню. Солнце круглые сутки не заходит за горизонт, и время течёт иначе. Рабочий день может продолжаться до трёх ночи. А у неподготовленного приезжего и вовсе тянуться бесконечно.
С красными от бессонницы глазами утром следующего дня я тороплюсь к визит-центру "Пасвика" в посёлке Раякоски. Оттуда мы отправляемся за систему. На этот раз моим проводником будет Наталья Поликарпова, заместитель директора по научной работе, кандидат географических наук.
- Доброе утро! Сапоги надели? Свитер тёплый? Перчатки есть? Дождевик? - по-деловому, копаясь в машине и почти не глядя на меня, Наталья осведомляется о моей экипированности. На замдиректора очки в тонкой оправе, за ними слегка надменный взгляд, в движениях плавность и уверенность - она очень похожа на учительницу. Так и вижу Наталью в школьном классе, сидящей за столом и проверяющей тетради под тёплым светом лампочки Ильича. А вот учёным-полевиком её пока сложно представить.
- Так, коллеги, залезайте в машину! - вежливым, но командным тоном обращается замдиректора ко мне и орнитологу Алексею. - Юрий уже должен быть в лесу. Сейчас к нему присоединимся.
Я послушно усаживаюсь на заднее сиденье. Едем к зелёной бытовке, к хранителям ключей от заповедника. Наталья мчит по дороге так быстро, что за машиной клубами поднимается пыль. Мы с Алексеем вжимаемся в сиденья.
- Ну ты и гоняешь, - удивлённо и робко произносит орнитолог. - Чего так торопишься?
- Не то чтобы тороплюсь. Я вообще люблю скорость, - интеллигентным тоном отвечает Наталья, не сбавляя темп. А у меня в голове с треском рвётся шаблон относительно этой женщины с учительской внешностью. Вдруг машина резко тормозит - я впечатываюсь лицом в переднее сиденье.
- Ой-ой! Смотрите, это кряква дорогу переходит. С выводком. Алексей, вы лучше видите, посчитайте, сколько за ней птенцов? - хлопочет Наталья.
- Раз, два… шесть. Ничего себе! Что-то рано она.
- Да, действительно, очень рано для нашего региона. Это значит, она уже в мае их высидела, вон какие большие. И так много. Мощщщная женщина! - Наталья поправляет очки и давит на газ. Громко рыкнув, автомобиль срывается с места. Снова мы у зелёной бытовки. Опять проверка документов. Ожидание. Стенания учёных. На этот раз с нами едет другой пограничник, на вид совсем мальчишка. Подойдя к воротам, он достаёт ключ, начинает ковыряться в замке. У меня внутри что-то трепещет, будто сейчас откроют портал в иной мир. Хотя, наверное, это так и есть.
- Долго вы там? - спрашивает парень в форме у орнитолога Алексея, удаляющегося от пограничных ворот.
- Ну, ты жди тут. Не знаю, когда вернёмся. Может, через пару часов, может, только к ночи… - бросает через плечо орнитолог.
- Пойдём с нами! Сколько вас уговаривать-то можно, - отчитывает пограничника Наталья.
- Не, я у ворот подежурю, - переминается парень. - А тут медведи ходят?
- Ходят. Боишься? - лукаво смотрит на него замдиректора.
- Ну, мне же тут стоять неизвестно сколько.
- А ты песни военно-патриотические пой! Знаешь ведь какие-то? Медведь придёт, услышит и убежит куда подальше! Он их жутко не любит.
Знакомое и неведомое
По подтопленной тропинке двигаемся гуськом вглубь заповедника. Голенища резиновых сапог обвивает мокрая осока. Проходим мимо поляны с чахлой желтоватой травой. То ли выжег её кто-то, то ли вытоптал. Посреди поляны торчит ржавая двухсотлитровая бочка.
- Это что? - окликаю я шагающую впереди Наталью.
- А, это. Пойдёмте поближе, посмотрите, - замдиректора сворачивает с тропки, и я за ней. Наталья зачерпывает ладошкой дождевую воду, скопившуюся у края накренившейся бочки, размазывает её по крышке. На ржавом металле проступает надпись: Wehrmacht 1943.
- Скорее всего, фашисты, осевшие в этих лесах во время Второй мировой, хранили тут запасы топлива, - поясняет Наталья.
- А вы сюда археологов или историков не приводили? Интересно же тут всё изучить.
- Был тут историк. Обошёл заповедник, много любопытного потом нам рассказал. Но это предположения по большей части, хотя, конечно, и профессиональные. Чтобы серьёзно изучать, нужно предметы с собой забирать, исследовать. А это сделать невозможно: граница.
- Да, и раскопки тут устраивать, конечно, нельзя.
- Разумеется, это особо охраняемая природная территория. Но я всё-таки очень хотела бы, чтобы тут поработали историки и хотя бы примерно объяснили, что и где тут располагалось, для чего предназначалось.
Идём дальше. По краю поляны тянется искорёженная узкоколейная железная дорога, загибается крюком и повисает над глубоким оврагом.
- Опасных артефактов тут случайно нет? Чего-то вроде "зуды" или "смерть-лампы"?
- Да-а-а, тут от ассоциаций не удержаться, - тянет Наталья, разглядывая рельсы. - Знаете… Мы не любим на эту тему распространяться. Но бывали случаи. Насколько я знаю, за чертой заповедника пограничники подрывались на старых военных снарядах.
Своё и чужое
Ещё до фашистов и до финнов на территории, которая сейчас принадлежит заповеднику, жили саамы - аборигены Северной Европы. Вдоль реки Паз стояли их жилища, они ловили рыбу, охотились, пытались пахать землю и занимались оленеводством. Так что в "Пасвике" помимо военных артефактов можно встретить следы хозяйствования древнего коренного народа Севера: вросший в землю плуг, остовы строений и колодцев.
- В советские годы часть саамов, живших на северо-западе Кольского полуострова, ассимилировалась с норвежцами, часть с финнами, - рассказывает Наталья. - А тех, кто остался здесь, переселили в Ловозерский район Мурманской области. Это восточнее, практически в центре полуострова. Там они свою культуру поддерживают, продолжают оленеводством заниматься.
- А в заповеднике северных оленей нет?
- Диких нет, - голос замдиректора звучит слегка раздражённо. - Домашние приходят иногда - олени норвежских саамов. Поедают наш ягель. Замучили уже.
- Куда у норвежцев свой ягель делся?
- Там всё съели уже. А восстанавливается он очень-очень медленно. Вот смотрите, - Наталья сворачивает в сторону и увлекает меня за собой. У наших ног, словно ковёр, расстилается светло-зелёный лишайник. В разных местах этого островка натыканы деревянные рейки с засечками.
- Тут мы следим за ростом ягеля - отмечаем на этих палочках его высоту, - поясняет замдиректора. - Медленно растёт, всего на 3 миллиметра в год. Это очень важный организм, если он исчезнет, нарушится кислотный баланс почвы и некоторые растения серьёзно пострадают.
Выходим к реке. Дальше тропка тянется вдоль берега. Откуда-то издалека по воде доносятся птичьи крики, похожие на звук клаксона.
- Это кто так кричит?
- Лебеди-кликуны, они там дальше по реке. К ним сложно подобраться. Очень осторожные птицы. Вообще, они чаще всего сидят с норвежской стороны: там ветра меньше и есть удобные для них заводи.
На деревьях, что растут почти у воды, замечаю большие покосившиеся ящики. Напоминают скворечники - тоже с входом для птиц, только гораздо крупнее.
- Наталья, эти домики для кого?
- О! Это гоголятники. Только они уже необитаемые, конечно. Видите, какие кривые, у некоторых даже дна нет. Они остались с 1990-х, когда тут работал орнитолог Виталий Витальевич Бианки, один из основателей "Пасвика" и сын того самого Бианки, который писал детские книжки про природу и зверей. Он и на норвежской стороне такие дуплянки для гоголей развешивал. А потом следил за гнездованием этих водоплавающих, пересчитывал и измерял яйца в кладках.
- Что-то интересное выяснил?
- Ох, журналисты, всё бы вам что-то уникальное, - ухмыляется Наталья. - Ну как вам сказать... Однажды примерно такой же вопрос Бианки задали зарубежные журналисты. Он сначала возмутился. Потом подумал-подумал и говорит: "Знаете, было кое-что необычное. Я заметил, что яйца гоголя на российском берегу отличаются от норвежских. Они примерно на пять миллиметров крупнее". Иностранцы так расстроились: мол, как это у России яйца больше?!
Гордость и простота
Впереди из-за деревьев показывается какой-то терем-небоскрёб - строение метров десять в высоту, полностью обитое досками, с двускатной крышей. Подходим ближе - замечаю на самом верху окна. Видимо, это орнитологическая вышка.
- Вот предмет нашей гордости - военный объект, превращённый в научный, - замдиректора проходит вперёд и останавливается у треугольной арки, входа на вышку. - Это был пограничный наблюдательный пункт, но в 1990-е его реконструировали и приспособили для наблюдений за птицами.
Поднимаемся по деревянным ступеням. На перекладине в самом углу постройки - гнездо, вроде бы даже с яйцами. Оно так хитро спрятано, что разглядеть сложно. На полу птичий и беличий помёт. Это только для людей вышка - музей, а для местной живности очень даже неплохая коммуналка.
На самом верху, в комнатке с окошками, памятная экспозиция - запечатлено торжественное открытие вышки в 1995 году. На снимках все радостные: первый директор заповедника Анатолий Хохлов, тогдашний заместитель директора по научным вопросам Ольга Макарова, ещё несколько сотрудников "Пасвика", не названных на фото, и… принц Филипп.
- Это тот самый Филипп, муж королевы Великобритании, мне не кажется?
- Да-да, это он, - улыбается Наталья. - Принц в то время был президентом Всемирного фонда дикой природы и гастролировал по заповедникам разных стран. К его приезду везде устраивали торжества. В "Пасвике" вот открыли недавно восстановленную вышку. Но вы же представляете, какой приём могли устроить в 1990-е на Крайнем Севере?
- Суровый?
- Вроде того, - смеётся Наталья. - Сотрудники заповедника собрали всю еду, что была дома, напекли каких-то булок, накрыли тут стол. Женщины надели народные костюмы. Бывший замдиректора Ольга Макарова уже перед выходом из дома вспомнила, что надо будет чем-то ленточку разрезать, и схватила первые попавшиеся ножницы - маникюрные.
Филипп, значит, ходит вокруг вышки, важный, красивый. Его фотографируют. И тут Анатолий Хохлов предлагает торжественно прикрутить к вышке памятную табличку. Даёт в руки королевской особе саморез, отвёртку. Тот пару раз крутанул: только-только вогнал саморез в древесину, попозировал на камеру, будто он прикручивает, и уже собрался инструменты возвращать. А Хохлов и говорит ему по-простому: "Э-э, нет! Ты раз взялся за дело, давай его до конца доведи". Заставил-таки принца основательно закрепить табличку.
Прочность и хрупкость
От вышки мы направляемся в сторону полевого домика учёных. У него тоже непростая история. Его отстроили несколько лет назад по эскизам норвежского учёного Ханса Сконнинга, который поселился на этих землях в 1900 году и занялся орнитологическими исследованиями. За семь лет наблюдений он составил самый полный на тот момент список птиц, обитающих в долине реки Паз: 172 вида. В настоящее время в "Пасвике" зарегистрированы 229 видов. У домика Сконнинга нас встречают Юрий и Алексей.
- Пойдёмте скорее птиц спасать, а то найдём потом только окоченелые трупики, - зовёт нас Юрий проверять сети, в которые учёные ловят птиц для учёта и кольцевания.
- Так сильно могут запутаться?
- Конечно, сети-то прочные, хоть и тонкие. А птичка не понимает, что с ней произошло: попала в сеть и дёргается - вырваться пытается. Чем больше крутится, тем больше запутывается. Так и удушиться может.
- Потому надо каждые пять - десять минут делать обход сетей, - дополняет Юрия Алексей.
Выходим на поляну. Тут подальше от деревьев и кустов растянуты еле заметные, точно паутинки, орнитологические сети. Приглядываюсь к распоркам - а это складные удочки.
- Сети на спиннинге держатся?
- Ага, - улыбается Алексей, - недорого и удобно: опускать легко.
В центре паутинки бьётся крошечная светло-серая пташка.
- О, пеночка-весничка попалась, - Алексей подхватывает запутавшуюся птичку. - Тихо, маленькая. Сейчас-сейчас.
Орнитолог кладёт пеночку спиной на ладонь - фиксирует крылья, большим пальцем той же руки прижимает ей лапки, чтобы меньше трепыхалась, и начинает медленно высвобождать голову.
- Шея у неё сильно обмотана, вот чуть-чуть бы потянули, и могла бы всё, - бормочет Юрий из-за плеча коллеги. Мы с Натальей, замерев, наблюдаем за процессом.
- Вот, голову освободил, - комментирует свои успехи Алексей. Птичка сразу принимается щипать спасителя за палец.
- Сколько птиц за день попадается? - спрашиваю.
- Если хорошая погода, то до нескольких десятков. Но это всё мелочи. У нас сети маленькие, всего четыре на три метра. Такими только воробьиных можно ловить, которые на взлёт или посадку заходят. Вот, например, на Куршской косе в Калининградской области - там сети профессиональные, гигантские, туда сотни птиц в день попадают, - рассказывает Алексей.
- И как же их всех успевают выпутывать?
- Там практикантов много, они помогают, - продолжает освобождать крылья пеночки учёный.
- И не страшно такое хрупкое существо неопытному студенту доверить?
- Нет, тут всё интуитивно понятно, - сделав пару лёгких, но уверенных движений пальцами, орнитолог скидывает нитки с крыльев. И вот у него в руке целая и невредимая птичка - вертит головой, сверкает крошечными глазками.
- Ура-а-а! - радуется Юрий, - смотрите, а на ней колечко. Ну-ка, чьё оно?
Алексей снова кладёт птичку на спину, приподнимает её тоненькую, как соломинка, лапку и рассматривает алюминиевое колечко.
- Наша, - говорит учёный, показывая выбитую на кольце надпись Moscow и идентификационный номер. - Что, пусть летит?
Он берёт птицу двумя руками. Сажает её на одну ладонь, второй несколько секунд слегка прикрывает сверху. И отпускает. Не сразу осознав, что мучения закончились, пеночка топчется, потом вздрагивает и в мгновение скрывается из виду.
- А бывает, у некоторых гнездо рядом с сетью, так они не по одному разу за день попадаются, - замечает Юрий. - Поэтому мы стараемся сети ежедневно переставлять. Идёмте, надо и вам кого-нибудь освободить.
Обходим несколько сетей - пусто.
- Слышите: там наша звуковая ловушка стоит - колонка с записью птичьего пения. Туда птички чаще залетают, пойдёмте! - предлагает Алексей. Подходим к колонке, из которой по лесу разносятся крики зяблика. Действительно, в сеть рядом с аудиоловушкой угодил вьюрок.
- Вперёд, не бойтесь, - подбадривает меня Юрий. Красной, одеревеневшей от холода рукой беру тёплую пташку. От страха у неё так сильно колотится сердце, что я чувствую это всей ладонью.
- Птичка-птичка, не бойся! Я сама боюсь больше твоего, - приговариваю я и, вспоминая действия орнитолога, переворачиваю вьюрка на спинку, зажимаю лапки и начинаю снимать нитки с головы. Задубевшие пальцы не слушаются, вьюрок паникует и вертится - не то что пеночка в спокойных руках Алексея. Минута наших с птицей мучений - и голова свободна. Продолжаю заниматься крыльями и лапами.
- Да-а, это ювелирная работа, конечно, - шепчет Наталья. Скидываю ещё пару ниток, распутываю последний узелок на лапках - готово.
- А эта птичка неучтённая! - замечает Алексей и достаёт пакетик с колечками разных размеров. Подбирает нужное, берёт вьюрка за лапу и осторожно двумя пальцами закрепляет алюминиевую скобку. - Всё, можно отпускать. Видите, не так уж это и страшно.
Я открываю ладони, и вьюрок тут же исчезает, а вместе с ним и моё волнение.
Природа и человек
После нелёгкой миссии по освобождению птиц, выпив чаю в полевом домике, снова выходим в лес. Ветер с реки сразу пробирает до косточек. Мы с Натальей прощаемся с орнитологами и направляемся к выходу из заповедника.
- Зимой вы тоже в полях работаете или в это время тут совсем убийственный холод? - спрашиваю Наталью, пытаясь на ходу понадёжнее замотаться шарфиком.
- Работаем, конечно. Зимой мы проводим маршрутный учёт зверей по следам на снегу. Ходим на лыжах. Это невозможно, только если температура ниже минус двадцати пяти или во время оттепелей. А они случаются нередко. Но лучше всего, конечно, в "Пасвике" летом, когда за птицами можно наблюдать.
- Почему орнитологом не стали, раз так птиц любите?
- Да, я хотела. Но не справилась с ними, - признаётся Наталья. - Когда ещё училась на биофаке Рязанского госуниверситета, приехала сюда на практику. Мой научный руководитель посадил меня с утра под куст, дал в руки блокнот и говорит: "Сиди. Внимательно следи за птицами, никуда из-под куста не выходи. Делай заметки, а вечером я посмотрю, что у тебя получилось".
- И как?
- Никак. Сидела-сидела и толком ничего не зафиксировала. У меня зрение уже тогда плохое было. А здесь надо хорошо видеть. Вот, например, полетела птица с веточкой - нужно сразу распознать: что за птаха, что и куда несёт. При этом шевелиться нельзя: можно спугнуть объект наблюдения. В общем, я честно признала поражение. И решила заниматься исследованием ландшафтов и картографией. Всё-таки масштаб изучаемых объектов тут намного больше.
Идём через луг. То здесь то там из земли торчат рейки, на концах которых болтается что-то белое. Некоторые из них сломаны и затоптаны.
- Это что за разметка?
- Заметили клочки белого целлофана? Туда капают специальные пахучие вещества, на которые лезут пауки. Потом членистоногих можно собирать и изучать.
- А кто сломал часть ловушек?
- Скорее всего, лось. Не любит он, когда мы что-то своё тут городим и оставляем. Мне вообще кажется, что лоси - одни из самых умных диких животных. Вон видите тропинку, - показывает Наталья вдаль, где начинается густой лес, разбитый чётко различимой дорожкой. - Думаете, это мы тропу натоптали? Нет, она лосиная. У этих копытных есть привычные им места, они любят ходить проверенными маршрутами.
Оставляем позади лосиную тропу и выходим на свою, человеческую. Я начинаю узнавать места - мы приближаемся к воротам системы.
- А животные не пытаются порвать колючую проволоку, не застревают? - интересуюсь я.
- Они не просто пытаются - они это делают. Наш орнитолог Юрий тут неподалёку косулю из проволочного плена освобождал. Лоси периодически ломают заграждения мощными рогами. Медведи рвут когтистыми лапами. Зверям же наплевать на наши границы.
Отзывчивость и равнодушие
- Эй, учёные, вы, что ли? - со стороны ворот слышен голос замученного пограничника.
- Сколько времени? - суетится Наталья. Заполярное солнце коварно зависло в небе и сбило нас с толку. Я смотрю на часы:
- Десять вечера.
- Боже мой, а мальчишка-то до сих пор стоит!
Быстро бежим к системе. Под подошвами смачно чавкает месиво из травы и грязи. Вот мы и у ворот.
- Вы, это, все? Или кого-то ещё ждать? - спрашивает паренёк.
- Нет, остальные ночевать остались - выйдут только завтра вечером. Замёрз?
- Ага. У нас сейчас пост менять будут. Давайте я закрою и побегу.
- Не выдумывай, тебе тут несколько километров бежать придётся. Закрывай и садись в машину. Успеем к твоему начальству.
Пограничник занялся замком, ключ не попадает в скважину.
- Давай попробую, я эти ворота тысячу раз уже открывала и закрывала, - Наталья берёт ключ, делает несколько лёгких оборотов, и тяжёлый замок виснет на замкнутой системе. Залезаем в машину. Парень садится вперёд. Наталья включает печку, лихо выруливает с обочины и резко газует.
- Чего же ты так замёрз? - замдиректора поворачивается к мальчишке и щупает его армейский бушлат. - Это кто тебе форму шил? Юдашкин, что ли?
- Наверно, - смущённо пожимает плечами пограничник.
- Что ж он её такую тоненькую сшил? Она ж не греет. Совсем равнодушен Юдашкин к защитникам Родины!
Уже видна зелёная бытовка. Перед ней собралось несколько человек. Подъезжаем. Парень выскакивает из машины и бежит к своим сослуживцам. Мимо нас проносится грузовик цвета хаки и паркуется прямо у бытовки.
Мы, серьёзно поглядывая на часы, договариваемся задержаться - ведь непременно надо поблагодарить пограничника за то, что он не бросил нас у ворот системы. Усаживаемся поудобнее, приоткрываем окошко машины и начинаем откровенно глазеть на армейский ритуал. Из кабины грузовика выпрыгивает человек в форме, точь в точь такой же, как и молодые пограничники, только слегка шире в плечах и значительно объёмнее в талии. Мальчишки выстраиваются по струнке. Пузатый начальник встаёт перед ними, выпячивает грудь и начинает что-то бубнить, словно молитву. Ребята время от времени смиренно повторяют за ним какие-то слова, точно прихожане на литургии. Переменка закончилась. Наш пограничник собирается ехать домой на грузовичке. Он забрасывает в него вещи, останавливается и подбегает к нам.
- До свидания! Спасибо большое! - улыбается парень.
- Не за что. Тебе спасибо! Что в этой службе может нравиться? Пошли лучше к нам, учёным будешь, - шутливо зазывает Наталья.
- Зачем? Я хочу дальше военным быть, в чинах расти. У меня свои цели - здесь, а не в этой вашей заповедной зоне.
Комбинат был построен в 1940 году финской компанией "Петсамо-Никкели". В 1944 году после разрыва дипломатических отношений между Финляндией и Третьим рейхом, отступавшие с территории Кольского полуострова фашисты разрушили предприятие. Подорвав огромную заводскую трубу, они похоронили под её обломками металлургический и печной цеха. После передачи северо-запада полуострова СССР производство начали восстанавливать. Оно снова заработало в 1946 году как горно-металлургический комбинат "Печенганикель". Спустя пятьдесят с лишним лет он вошёл в состав Кольской горно-металлургической компании "Норильский никель".
"Пасвик" - это самый маленький (14,6 га) и самый молодой заповедник в Мурманской области. Он был основан в 1992 году силами пятерых учёных, чтобы восстановить флору и фауну на северо-западе Мурманской области после разрушительного человеческого вмешательства (геологоразведка, война) и сохранить уникальную заполярную экосистему, где густые таёжные леса встречаются со скудной лесотундрой.