Кадровая политика будущего американского президента, вероятно, разочарует тех у нас, кто - по не вполне понятным причинам - испытал прилив оптимизма после его успеха. Трамп ориентируется на наиболее консервативное крыло республиканского истеблишмента, а там "друзей России" раз два и обчелся. Это те, кто, как и сам Дональд Трамп, считает необходимым утверждать величие Америки всеми средствами, в том числе (а может быть, и прежде всего) силовыми. Россия для многих из возможных кандидатов на должности - противник, наследник СССР, страна, пытающаяся усомниться в праве Соединенных Штатов вести себя, как они считают нужным. Отсюда и готовность к давлению, не случайно именно республиканцы - наибольшие любители санкций в конгрессе (не только против Москвы, но и вообще в качестве инструмента воздействия).
Конечно, будут в администрации и те, кто, подобно Трампу во время кампании, считает, что Россия - совсем не главная проблема для США, и Кремль следует приручить, дабы воспользоваться его возможностями, например, для противостояния с Китаем. Это тоже позиция сомнительная, поскольку участие России в сдерживании КНР представляется практически невероятным, а неудача может привести Белый дом к разочарованию и желанию надавить на своенравного собеседника.
Впрочем, те, кто, глядя на формирующийся кабинет, говорят, что Россия снова попала впросак, аплодируя Трампу, тоже неправы. Глядя реалистически, никакого союза, стратегического партнерства или даже заметного совпадения целей и задач между Россией и США быть не может. Слишком далеко расходятся исторические траектории, идейные основания, предпосылки для геополитического поведения и конкретные интересы.
Но одна принципиальная вещь изменилась - мотивация правящей в Вашингтоне команды. С начала 1990-х, после победы в холодной войне, исходили из того, что Америка знает, как надо (в смысле "правильной" политико-экономической модели), и ожидает, что остальные за ней последуют. А если этого почему-то не происходит, Соединенные Штаты вправе требовать, чтобы страны изменились, и даже стимулировать изменения. Это порождало растущую нервозность многих из тех, кто имел дело с США, их стремление отгородиться и противостоять вмешательству. Идеологический посыл объединял в остальном весьма различные администрации Билла Клинтона и Джорджа Буша-младшего, в затухающем виде он сохранился в период президентства Обамы.
Трамп и его команда кого-либо менять не намерены и уж точно не планируют трансформировать Россию. Их мантра - сдерживание. В первую очередь Китая, но и Россия очевидный кандидат в ту же категорию. Ястребы что реалистского, что неоконсервативного направления, которые составят костяк администрации, в сдерживании толк знают, сантиментов ждать не приходится. Однако сдерживание - механизм жесткий, но рациональный, основанный на четких правилах взаимодействия. Чем оно отличается в лучшую сторону от вязкой ситуации идеологически маркированной политики конца ХХ - начала XXI века, когда вместо четких взаимных ограничителей звучала убаюкивающая риторика и действовало негласное правило, не называть многие вещи своими именами. Результат известен - не просто подрыв доверия, а исчезновение чуть ли не самой возможности хоть какого-то взаимного понимания, бытие в собственных сконструированных и все меньше пересекающихся мирах.
Трампа и Путина объединяет, по существу, лишь одно - отвержение политической корректности, которая быстро переросла во всеобъемлющее лицемерие. И это единственное, что позволяет надеяться на налаживание деловых отношений - не дружественных, союзных, а именно деловых.
На этом фоне примечательны процессы в Европе. Франция сделала шаг к тому, чтобы вписаться в мировой тренд, заданный референдумом в Великобритании и выборами в США, без потрясений, путем адаптации мейнстрима. Успех на праймериз республиканцев Франсуа Фийона укрепляет шансы "системных" политиков на то, чтобы не допустить победы весной 2017 года Марин Ле Пен. Сопутствуй удача Саркози, фигура которого вызывает мало энтузиазма у французов, перспектива революционных перемен была бы куда выше. Но политическая линия будет корректироваться - повестку "Национального фронта" придется перенимать любому, кто бы ни пришел в Елисейский дворец.
Особняком стоит Германия, где нет сил, способных всерьез бросить вызов истеблишменту. Берлин может остаться единственной из ключевых западных столиц, в которой сохранится концептуальный подход эпохи после холодной войны, даже если он постепенно будет уходить из американской политики. Это может иметь двоякие последствия - либо германская стойкость превратится в "грибницу", из которой на следующем цикле вырастет новый виток либерально-атлантического подхода, либо нежелание приспособиться к изменившемуся тренду приведет-таки через некоторое время к политическому взрыву и в самой Германии.