Роль у Нееловой яркая и двойственная - за время спектакля главная героиня стремительно проходит путь от бездетной умирающей городской сумасшедшей до пра-матери всего и вся. Ее женственность вечна и неизбывна, и толкает рожать, несмотря на возраст. И девственность - так и случается непорочное зачатие, после которого старая дева становится матерью всех персонажей - и реальных и мифологических. Даже мойры, богини судьбы, которые пресекли ее жизнь в самом начале действия, становятся ее дочерьми.
А погибающий на поле битвы сын - един в трех лицах. Его играет тот же персонаж, что и потенциального, но сгинувшего на войне много лет назад отца. Он же исполняет официанта, к которому пристает Дама, предлагая ее поласкать. И он тоже уходит под знамена безвозвратно.
Пьеса многослойна - в ней можно следить строго за сюжетом, опуская мифологические версии происходящего. Можно вычленить только политическую линию о Третьей Мировой войне, тем более, что оригинальная версия дополнена современными вставками про Барака Обаму. А можно отслеживать биографию драматурга, которая явно и неявно просвечивает сквозь все действие.
Тадеуш Ружевич - из "поколения Колумбов". Так называют польских писателей, чье сознание и самоидентичность сформировались под влиянием Второй Мировой войны. Ружевич родился в 1921 году, принимал участие в партизанском движении, его брат был казнен гестапо. Мать была еврейского происхождения, а перед замужеством приняла католичество. В еврейской молитве слышны отголоски Холокоста, а католическими мотивами пронизана и сама пьеса, и пространство спектакля. Окно, которое по сюжету находится в кафе, - стало главной декорацией. Оно огромное, витражное и с простершейся над ним дланью.
И контекст, и культурное национальное наследие близки и понятны Анджею Бубеню - режиссеру польского происхождения, давно работающему в России. Кроме того, что он хорошо понимает исторические связи и предпосылки создания пьесы, он еще и, прежде чем стать режиссером, окончил Варшавский Университет - отделение польской филологии и истории театральной культур. Так что играть со словами и смыслами Анджей Бубень учился не один раз. Эта пьеса - одна из самых любимых. Но поставить ее именно сейчас режиссер решил, потому что, как это ни страшно, - она вновь очень стала актуальна.
Предчувствие Третьей Мировой войны опять приблизилось на опасное расстояние к реальности. К сегодняшнему дню подошла и форма пьесы. Тадеуш Ружевич был смелым драматургом - под маской абсурдисткой драмы он выводил на театральную площадку газетные тексты, интервью, реальные диалоги. В середине прошлого века начал делать вербатим-театр. И этот неожиданный реализм, помешанный на символизме, режиссер Анджей Бубень усилил. Из "Красивой девушки", которая играет эпизодическую роль, сделал настоящую Вавилонскую блудницу. Но современную - она "чекинится", делает селфи и толкает благодарственную речь на вручении кинопремии. При этом одета правильно - то в красное платье с золотым клатчем, то в "звериный" принт.
Девушки-мойры работают не над собственной красотой, а над внешностью дамы - в шесть рук делают ей маникюр и прическу. И это уже выглядит как сборы невесты подружками. Венком и фатой создает по касательной образ Христовой невесты. А тему евгеники и зачатия из пробирки Анджей Бубень визуализировал в виде деревянного человечка (Пиноккио), которого составляют из фрагментов. Рук, ног и тела. И на следующем смысловом уровне это выглядит как собирание расчлененного на поле боя тела.
Третьим слоем Анджей Бубень кладет или ужас, или иронию. Дама требует сахар и официант приносит ей его, сыплет в чашку и на стол бесконечным потоком. Это песок. Обычный. Такой же, как у мойр, которые в это время на заднем фоне тоже отсыпают этот символ конечности времени. Да и стара Дама - песок из нее сыпется.
Куча мусора на сцене выглядит как-то по-ницшеански, намекая на закат Европы, а могила покоится в скрипичном футляре, одна створка которого плотно засажена зеленой травой. На другой вскрывается нарисованное небо. Получается такой рай в отдельно взятом футляре для "поколения Колумбов".