- Вспоминаю с ужасом, как к нему, не успевшему выйти из дома, сразу кидался один прохожий, другой, десятый, начиналась давка… - говорит гендиректор Цирка Никулина на Цветном Максим Никулин. - Отец вырывался, дав пару автографов, но это повторялось раз за разом. На концерте в Набережных Челнах для строителей КамАЗа на городской площади поставили грузовики вместо сцены, колонки, микрофоны. Отец вышел - толпа рванула, раскачали машины, порвали провода... Артисты и организаторы ретировались в здание ГУВД, потом с черного хода всех эвакуировали...
Максим, а кто из них в паре с Шуйдиным был "белый" клоун, а кто "рыжий"?
Максим Никулин: На манеже отец был, конечно, "рыжим" - этаким простаком, всегда на подхвате, а заводила Шуйдин - белым. На репетициях инициирующим началом был уже Никулин, идеи исходили от него. Помните "Лошадки" - отец еще в студии увидел старую иллюстрацию, вокруг которой все и придумалось. А у Шуйдина были золотые руки, он реквизит под никулинские идеи разрабатывал и делал сам.
"Лошадки", "Рыболовы", "Бревнышко"… - сколько же у них было реприз?
Максим Никулин: 60, длиной от 30 секунд до 5 минут. На любой случай. Клоун ведь не только паузы закрывает, он держит ритм спектакля, а уж если что-то случается, то выходит и отвлекает на себя внимание. Однажды гимнастка упала с высоты, и, пока ее уносили, отец с Шуйдиным выскочили, сбили "момент напряжения". Потому их полуподвальная гримерка и была рядом с манежем, они всегда были наготове.
А как он нашел себя в кино?
Максим Никулин: Это кино его нашло. Отец опасался кино, после того как его во ВГИК не приняли, мол, некиногеничный. Его в цирке увидел ассистент режиссера "Девушки с гитарой" и позвал на роль пиротехника. Папа любил сниматься - но цирк оставался главным и, случалось, "прикрывал" его. В 70-х, после "Бриллиантовой руки", отцу по два сценария в неделю приносили, но ему почти ничего не нравилось. И он отказывался: мол, цирк, гастроли…
А его не расстраивало, что в кино у него была маска Балбеса, пьяницы?
Максим Никулин: Ну, во-первых, эта маска была всего в паре фильмов. Во-вторых, это все-таки был образ, через который он раскрыл свой талант, что не каждому выпадает. Такой естественности, что есть у Никулина, способности жить в кадре - не научишь. "Ко мне, Мухтар!", например, фильм очень средний, режиссура, ну никакая. А в конце него - плачешь… От "20 дней без войны" он отказывался потому, что это был его любимый Симонов,и ответственность большая, фильм о войне, о которой он не любил говорить. Симонов его на том и подловил, сказал, что надо сняться в память о тех, с кем он воевал. И отец согласился. Его потом едва не убрали из фильма - но тот же Симонов, кажется, в Политбюро кого-то убедил.
А вот в "Берегись автомобиля" Никулин хотел сниматься - но не вышло.
Максим Никулин: Да, Брагинский и сценарий под него писал. Отец, готовясь к съемкам, и машину научился водить, к нам приходил инструктор с "Мосфильма", папа с мамой часами ездили по арбатским переулкам и в итоге получили права. Но был подписан контракт на гастроли в Японии, где артисты были указаны поименно, и отыграть назад было нельзя. А фильм уже запускался.
Скажите, а в 90-х он не начинал подспудно готовить вас в преемники?
Максим Никулин: Никогда и разговора об этом не было. Он готовил в преемники своего зама Мишу Седова - замечательного, молодого, хваткого, с артистическим образованием, они долго работали вместе… Но Мишу в 93-м убили, неожиданно для всех. Седов ведал всеми оргвопросами, а тут они, абсолютно чуждые отцу, свалились на него. И я предложил ему помощь, приходить, "разгребать" бумаги. Тут все вышло само... Рязанов его потом спросил, не страшно ли своего сына сажать на место убитого человека. И папа ему спокойно так: а почему я чужого сына должен подставлять?
Вы называетесь "Цирком Никулина" - и стараетесь остаться им?
Максим Никулин: Безусловно. Гордиться можно многим - программами, номерами, призами из Монте-Карло и Парижа… Но мне важнее, что мы сохранили дух старого цирка, который отец создал своей энергетикой, добротой, талантом. Жить так, чтоб ему не было за нас стыдно, будь он с нами, - это девиз каждого, кто работает в этом цирке. А папа сейчас с нами - мы это чувствуем и всегда пьем за него, чокаясь.
В "Андрее Рублеве" снимали сцену пытки монаха, которого я играл. Актер, игравший татарина, подносил к моему лицу горящий факел. До лица факел не доносился, но на экране создавалось полное впечатление, что мне обжигают лицо. Начали. Горит факел, я кричу страшным голосом все громче и громче, кричу уже что есть силы. Просто ору. Все наблюдают за мной, и никто не видит, что с факела на мои босые ноги капает горячая солярка. Я привязан, ни отодвинуться, ни убрать ногу не могу, вращаю глазами и кричу что есть силы...
Съемку прекратили. Подходит Андрей Тарковский и говорит:
- Вы так натурально кричали, в глазах была такая настоящая боль. Вы просто молодец!
Из книги Ю. Никулина "Почти серьезно"