Едва ли найдется в нашей истории другое такое политическое убийство, встреченное обществом с таким неподдельным восторгом. Дело в том, что убийцы Григория Р. - Феликс Юсупов, великий князь Дмитрий Павлович и думский депутат Владимир Пуришкевич - на самом деле стреляли не в реального мужика из села Покровского, а в знакомый в ту пору каждому легендарный образ.
Мифологизацию Распутина хорошо понимал Василий Розанов, считавший, что тот "утонул в море анекдотов о нем, которых чем более - тем гуще они заволакивают от нас существо дела". А существо дела - скучнее, чем устные рассказы, облетевшие Россию до самых до окраин, а потом ставшие всемирно известным и доходным экспортным товаром, вплоть до знаменитой песни "Бони М". Историк со своим дотошным анализом тут изначально в проигрыше: если слухам из мемуаров еще можно поставить заслон достоверным источником, то с мелодиями и ритмами зарубежной эстрады сражаться попросту нечем. Легенда торжествует, то соблазнительно приплясывая в старинном уже стиле "диско", то всерьез завораживая зрителя персонажами Алексея Петренко, Владимира Машкова или Жерара Депардье.
Отделить же настоящего Распутина от томов и фильмов занимательной мифологии можно, пожалуй, лишь отказавшись смотреть на эту личность сквозь привычные уже дольше века виды приятных глазу очков. Для начала проще снять окуляры мистические, что и предложил на страницах "РГ" от 1 декабря главный борец со лженаукой академик Евгений Александров, сомневающийся в гипнотических способностях "старца" и убежденный в том, что "не существует ни ясновидения, ни телепатии, ни "биолокации" и телекинеза". Далее сотрем еще одну случайную черту и избавимся от жгуче эротического взгляда. Его отношения с дамами не укладываются в заманчивый стереотип "love machine", доведенный Валентином Пикулем до необъятного ("водил баб в лес тучами"): в 1917-м при Временном правительстве, заинтересованном в демонизации символа "проклятого царского режима", не нашлось ни внебрачных детей Распутина, ни толп соблазненных им "барынек". Наконец неплохо бы снять очки геополитические, наличные подчас даже у тех авторов, кто скептически относится к уже упомянутым легендам. Возводить распутинское миролюбие в абсолют и полагать, что "старец" мог убедить монарха не ввязываться в Первую мировую войну, по меньшей мере наивно.
Что же останется в "сухом остатке"? Уж точно не персонаж Ольги Форш - "фатальный мужик, тяжким задом расплющивший трон". Смышленый человек из народа, не только наделенный, как верно подметил Алексей Варламов, "даром утешения", но и способный быстро и удачно адаптироваться в совершенно незнакомой среде, включая царские чертоги. Кое-что реальное подметили в Распутине два современника, причастные к его мифологизации, - Алексей Толстой и Феликс Юсупов. Писатель разглядел, что "вперед всего лица горели серым светом внимательные, умные, пронзительные глаза", а князь-"убивец" уловил, пожалуй, главное, за счет чего Григорий, представленный монарху осенью 1905 года, сохранил свои позиции при дворе до самой смерти: "Распутин вошел в царский дворец так же спокойно и непринужденно, как входил в свою избу в селе Покровском".
В приватной жизни царской семьи он в реальности был привычным, проверенным психотерапевтом, вызывавшим положительные эмоции в условиях тщательно скрывавшейся гемофилии наследника - скупой на чувственные проявления Николай II в дневнике не раз после описания встреч с ним даже ставил восклицательный знак. Останься утешитель в частном пространстве венценосной фамилии - пожалуй, и не было бы убийственного мифа, годами подрывавшего репутацию монархии и в итоге ее действительно взорвавшего. Но Распутина скрыть от общества не получилось - уже весной 1910 года газеты раструбили о "мистическом распутстве" сибирского мужика, в 1912-м миф проник в стены Думы, а молва стала обретать очертания, знакомые по ленинской цитате: там, где "весь цинизм и разврат царской шайки с чудовищным Распутиным во главе ее". Ильич слухи передавал верно: злейший враг Григория Р. Илиодор, сочинявший свой пасквиль "Святой черт" при содействии Максима Горького, уверял, что ему удалось доказать, что "Распутин развратный мужик, пакостник, живет с царицей Александрой и родил от нее наследника Алексея, и что Распутин - неофициальный русский император и патриарх Российской церкви".
А в 1916 году демонизация приняла окончательный вид - Григорий Р. был объявлен "центром немецкой агентуры", а Павел Милюков вещал о том с думской трибуны. Американский историк Дуглас Смит, выпустивший в 2016-м свою биографию Распутина, проник в германские архивы, обнаружил досье "старца" и убедился в том, что никаким "кайзеровским агентом" он совершенно точно не был, а попытки подкупить его с помощью присланных из нейтральных стран шпионов провалились. Но заговорщики-то покушались на губящего Россию монстра, попав в действительности в защищаемую ими от него монархию.
Кульминацией же распутинской легенды стал миф о самой его гибели, о неубиваемом злодее, которого не берет цианистый калий и которого живым бросили в прорубь. В скучной реальности трех выстрелов, включая прямое попадание в лоб, оказалось достаточно. Любознательный Смит дезавуировал и популярную в 2000-е годы версию о "чисто английском убийстве". Ссылаясь на документ из Госархива РФ, он утверждает, что английский револьвер "Уэбли-455", из которого стреляли в Распутина, выдавался одному из следивших за ним сотрудников Петроградского охранного отделения.
...И все-таки в главном Григорий Р. оказался прозорливцем. Собственную смерть он не предсказывал, а прорывную мощь 1917 года верно изобразил еще в августе 1915-го, устроив редкий в его биографии публичный загул на пароходе "Товарпар" по пути из Тюмени в родное Покровское. Шведский подданный, композитор и этнограф Юлиус Наполеон Гартевельд показал, что "Распутин притащил в салон 1-го класса 15 солдат рядовых, ехавших с ними на пароходе. Он усаживал их за общий табльдот и требовал, чтобы они пели ему песни. При этом говорил солдатам, что ему "дана такая власть из Петрограда", желая тем побудить робеющих зайти в первый класс". Уже через полтора года робеющих солдат в России не останется, именно они станут определять судьбу той самой власти из Петрограда.