Не хочу, чтобы у читателя, интересующегося темой спецслужб, возникли ассоциации с книгой коллеги Александра Хинштейна, опубликовавшего "Записки из чемодана. Тайные дневники председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти". Иван Серов, глава КГБ с 1954 по 1958 годы, записывал для истории свои воспоминания. В семье Фишеров все было гораздо проще. О матери-истории никто не думал. Просто некоторые семейные реликвии, хранившиеся у дочери Фишера Эвелины Вильямовны, перешли после ее кончины к кузине - Лидии Борисовне. А та, приемная дочь Фишера, в свою очередь чтила любимых дядю Вили (Фишера) и его жену - свою родную тетушку Елену Степановну (Элю) и не выбрасывала ни единой бумажки, связанной с памятью Абеля - Фишера.
Так что у каждого свой сундучок. Этот был здоровенный, с откидывающейся крышкой. Мы сначала выдвигали его из-под стола, потом совместными усилиями ставили на два стула. Вот вам и бабушкин сундук. Лидия Борисовна ушла на 93-м году жизни. Горько, что не раздастся часов в десять вечера ее звонок. Не расскажет Лилия Борисовна о чем-то новом: открыла в Мытищинском музее выставку, посвященную дяде Вили. Или передала его картины и вещи в музей. Всегда сама над собой подсмеивалась: скоро пробьет двенадцать, "а я еще не все раздала в надежные руки".
К таковым были отнесены и мои. В юбилей Лидия Борисовна преподнесла ценнейший подарок: запонки Вильяма Генриховича и его советские золотые часы "Победа" с гравировкой на обратной стороне маленького круглого циферблата "В.Г. Фишеру за успешную работу от командования. Двадцатилетие Победы над фашистской Германией. Май 1965.N28209".
Бывали дни, когда просила помочь разбирать архивы. И, предвидя неминуемый свой уход, взяла с меня слово: "Используйте, как считаете нужным. Только, пожалуйста, после..." С разрешения хранительницы мы сняли копии со многих личных писем, документов, списков. За точность любого документа отвечаю, что вряд ли потребуется, головой. Некоторые находки противоречат тому, что написано и в моей книге "Абель - Фишер". Однако дополняют образ славного разведчика-нелегала.
Откуда вещички? Из Штатов, вестимо
Полагал, что почти все вещи "полковника Абеля" пропали, остались в США. Удивляло только, что на стенах двухкомнатной квартиры Эвелины Вильямовны висели полотна отца, относящиеся явно к американскому периоду жизни. Тема "а как они попали в Москву?" была категорически запретной.
Ответ на "как попали?" все в том же сундуке. Нам с Лидией Борисовной попалась аккуратнейше составленная, трехстраничная, на пишущей машинке напечатанная "ОПИСЬ вещей, прибывших из Берлина 18 мая 1960 года". В описи 79 пунктов. Под N 12 "Ящик металлический с принадлежностями для рисования (кисти и др.)". И, что гораздо интереснее и во всех смыслах слова ценнее, пункт N 13 "Этюды и картины разные. На холсте и бумаге". 68 штук. Так что секрет картин раскрыт.
А что еще приехало из Берлина и зафиксировано подписями товарищей Д. и П. как полученное в Москве 20 мая 1960 года, когда Абель еще сидел в Атланте? Много всего: "чемодан большой черный (внутри изрезан), чемодан из искусств. кожи, саквояж кожаный (внутри изрезаны), демисезонное пальто серое в елочку с цветной подкладкой изрезанное". Значит, американцы согласились-таки вернуть имущество Абеля, тщательно проверив его перед отправкой. Но отправили. Как и фотоаппараты "Экзакта" и "Лейка-М", много личных вещей, напротив каждой из которых надпись "б/у" - бывшее в употреблении. В том числе, внимание, "21,5 пар носков разных".
В тюрьму - полковнику Абелю
Наверняка конверт с первым письмом из тюрьмы доставили семье Фишеров сослуживцы полковника. А кто еще? Напомню, что в послании, написанном разборчивым строгим почерком на очень доступном английском, "полковник Абель" сообщал, что содержится в тюрьме. Никаких истерик и всхлипов. Ни тени, да, именно так, личного. Это как полуофициальное извещение о случившемся.
Потом тон тюремных посланий изменится, обретет более теплые, семейные тона. Вероятно, Вильяма Генриховича не покидало профессионально врожденное чувство осторожности. Не был уверен, куда и кому попадет его первое письмо. Ждал подтверждений - ответ будет написан на английском дочерью Эвелиной. Объем ее вполне приличных знаний ему известен. Жена Эля была не сильна в английском. А вместе обе должны были бы привести какие-то детали, подробности того, что они поняли игру: муж и отец взял фамилию лучшего друга семьи - Рудольфа Ивановича, дяди Руди Абеля.
И понятно, с разрешения и благословения службы 18 декабря 1958 года Эвелина Фишер пишет ответ "N1" именно от имени матери, Елены Степановны. Приведу выдержки, переведенные мною с английского. "Самый дорогой! Никакими словами не описать радость от получения твоего письма. Мы получили письмо через Красный Крест, и, как понимаешь, им потребовалось довольно много времени, чтобы разыскать нас". Здесь семья сразу принимает предложенную разведкой легенду. Розыски - фикция. Фишеры в Москве и находятся под опекой Первого Главного управления внешней разведки. Какой розыск. Елене Степановне присваивается имя Ellen Abel, и Вильям Фишер понимает, что его игру в Москве принимают.
А вот и адрес постоянного проживания семьи, на который ему надлежит отправлять письма: Фрау Е. Форотер (для фрау Эллен Абель), Лейпциг N 22, улица такая-то, дом 24, Германия. И короткое разъяснение для мужа или для американских спецслужб - "Фрау Форотер - моя хорошая подруга". И для Фишера ясно, что советская внешняя разведка начала поиск путей его освобождения, "прописав" семью в Лейпциге в ГДР. Американцы сумеют эту версию проверить. Люди из ЦРУ добрались до Лейпцига и даже до подъезда дома N 24. Только в квартиру заглянуть не решились. Проверили жильцов по списку, аккуратно вывешенному на стене.
Вернемся к письмам: "Приближается Рождество. (Этот праздник в семье Фишера, родившегося в Англии, всегда отмечали, даже когда семья жила в СССР, - еще одна маленькая подсказка для Вили. - Н.Д.). Поэтому желаем тебе веселого Рождества и счастливого Нового года".
Жена сообщает и о семейных переменах: "Наша дочь покинула своего мужа, и сейчас у тебя практически не осталось шансов стать дедушкой, по крайней мере в ближайшем будущем. Она не собирается выходить замуж. Наша племянница должна родить в марте". И, следуя легенде, придуманной семьей ли, службой ли, в письме от 30 апреля 1959 года вдруг пишет: "Если наша дочь родит, мы назовем первенца Рудольфом-младшим". Да, родственники играют по строгим, не ими придуманным правилам.
Здесь требуются объяснения. Елена Степановна и Эвелина не называют имен. Боялись, что редкое для нас "Эвелина" привлечет внимание американцев. Сколько Эвелин в Москве? Если и несколько, то чужая разведка сможет отыскать единственную, им нужную. А "установив" ее, выйти и на семейство Фишеров. И тогда в Штатах поймут, что у них в руках не абстрактный "полковник Абель", а птичка высокого полета - разведчик-нелегал с еще довоенным стажем Фишер. Поэтому уже в следующих письмах Елена Степановна именует дочь "Лидией". И кое-что с племянницей, Лидией Борисовной Боярской происходящее, описывает как случившееся с их дочерью Эвелиной.
Потом в США будут укорять свою контрразведку: та якобы (или не якобы?) не заметила, что письма Абеля из тюрьмы написаны неким кодом. Относительно кода не знаю. Но могу предположить, что в некоторых листочках Вильяма Генриховича Фишера и содержалась какая-то нежелательная для американцев информация. Пока, наверное, рано публиковать все письма разведчика.
А о весточках из Москвы даже суровая Эвелина говорила, что они писались так же, как и все письма подобного рода: "Думаете, американцы не просматривали писем, которые семья сбитого летчика Пауэрса направляла Никите Хрущеву с просьбой обменять его? Тут у всех одна дорожка". Доставлялись все письма от Абеля прямо на дом семье его московскими коллегами.
Но вот наступает январь 1962-го. Эллен пишет мужу: "Получила твое письмо от 1 января. Новый год прошел. И мы все ближе к тому, что наше дело разрешится и ты будешь с нами". Сердце-вещун не подвело Елену Степановну. 10 февраля на Берлинском мосту Глинике состоялся обмен полковника Вильяма Генриховича Фишера, взявшего при аресте имя друга Рудольфа Ивановича Абеля, на летчика - шпиона Пауэрса.