Коллекция работ А.Г. Тышлера в ГМИИ им. А.С. Пушкина во многом сложилась благодаря дружбе И.А. Антоновой и Ф.Я. Сыркиной, замечательного искусствоведа, автора монографий, фундаментальных исследований и статей о текущем театральном процессе. Я встречал Флору Яковлевну и Александра Григорьевича в разных московских театрах, но сотрудничество с Ф. Сыркиной началось в середине 70-х годов прошлого века, когда я служил в журнале "Театр". Именно там мы напечатали цветную вкладку поздних работ А. Тышлера, сохранивших невероятную свежесть и чистоту художественного дыхания и одновременную погруженность в культурную традицию, уходящую корнями в позднесредневековое искусство. Свое сотрудничество с театром А. Тышлер завершил в 1961 году, создав декорации для оперы Р. Щедрина "Не только любовь" в Большом театре, но его живописные работы 60-70-х годов были пронзительно театральны. Они выражали некую мистерию человеческого бытия, где все происходило одномоментно, где низ соединялся с верхом, а в гротеске угадывалось обещание гармонии. Наша публикация была попыткой разрушить завесу молчания, которой был окружен А. Тышлер и его творчество на протяжении многих лет. Не мне судить насколько она была успешной.
Выпускник Киевского художественного училища, где в течение пяти лет - с 1912-го по 1917-й - он получил серьезное профессиональное образование, Тышлер попадает в Мастерскую живописи и декоративного искусства, которую в декабре 1917 года в Киеве открыла Александра Александровна Экстер. Эта мастерская до января 1919 года была подлинным центром художественной жизни Киева. Здесь А. Тышлер познакомился с Надеждой Хазиной (будущей женой О.Э. Мандельштама), балериной и хореографом Брониславой Нижинской, художниками Ниссоном Шифриным и Исааком Рабиновичем, Любовью и Григорием Козинцевыми, Виктором Шкловским, Ильей Эренбургом... Сознательно перечисляю эти имена (к ним можно добавить множество других), чтобы представить то расширяющееся творческое пространство, которое искушало молодого художника. Он смело пробовал себя в самых разных видах пластических искусств, в поисках сущностей бытия уходя от жизнеподобного искусства. Но какие бы фантазии ни увлекали его, он всегда прочно стоял на ногах. Может быть потому, что его отец, дед, прадед были столярами в Мелитополе, ремесленниками-рукодельниками. А.Г. Тышлер вспоминал, что детство его прошло среди стружек и запаха дерева - быть может, эти воспоминания помогали ему сохранить творческую прочность, художественную устойчивость, человеческую независимость.
И.А. Антонова назвала А. Тышлера художником "свободного дыхания" в своих воспоминаниях о выставке мастера в музее на Волхонке 1966 года. Эта выставка пятидесятилетней давности имела огромный успех у просвещенной публики - и практически ни одного отклика в прессе. Она состоялась в период зыбких свобод, когда границы дозволенного не то чтобы размылись, но были до конца не определены. Промежуток между двумя историческими эпохами. Примечательно, что, несмотря на опасливость официальной критики и бдительность партийных цензоров именно в этом - 1966 году, - Министерство иностранных дел СССР покупает одну из его работ. В письме к Ф. Сыркиной от 23 апреля 1966 г. А. Тышлер сообщает, что "Мин. иностр. дел приобрело у меня верейский пейзаж. Громыко отвез его в Италию для подарка Фонтани, вот как. Значит, меня делают экспортным художником. (... ). Я бы на месте Фонтани подарил бы пейзаж Третьяковке". Как справедливо пишет куратор выставки Анна Чудецкая, борьба вокруг творчества Тышлера шла на самом высоком политическом уровне.
Думаю, что к середине 60-х годов уже далеко не все чиновники от искусства помнили книгу Осипа Бескина "Формализм в живописи", вышедшую в 1933 году, где автор объявил группу художников, в которую наряду с Павлом Филоновым, Иваном Клюном, Давидом Штеренбергом, Александром Лабасом и другими, был включен и А. Тышлер, носителями буржуазной идеологии, враждебной социалистическому сознанию. Но все помнили его многолетнюю творческую связь с Государственным еврейским театром, где он участвовал в создании гениального "Короля Лира". Связь с Госетом в ту пору была, пожалуй, страшнее художественного формализма. Не могу согласиться с авторами, которые считают А. Тышлера еврейским художником, хотя ему был близок гротесковый экспрессионизм идишского театра. Ведь Ветхий Завет, как и Евангелие, не имеет этнической принадлежности.
А. Тышлер выражал мир во всей его божественной красоте, которая равно пронизывает трагические и комические грани нашего бытия.