Кажется, он был свидетелем всего самого главного в те годы, он знал, был лично знаком с самыми выдающимися людьми того времени. Впрочем, как я теперь понимаю, куда важнее другое. Его редкая одаренность и безукоризненное профессиональное мастерство помогли осознать истинный масштаб событий не только его читателям, но и самим событиям. Его описания великих людей в конечном итоге и делали этих людей великими. В общественном сознании, конечно. Такова магия подлинного таланта. Его перо обладает удивительным свойством: оно создает канон события и канон настоящего героя.
Стократно он рассказывал мне о приключениях, в которые попадал, которые и по сей день хранит его строгая память. Я давно заметил, что в каждом его приключении был обязательный центр тяжести, флеш-точка, чувственный детонатор, который взрывал, резко укрупнял событие, превращал его в историческое. И вот однажды я предложил ему написать только об этом - о взрывах мгновений, на долю секунды осветивших все вокруг, о вспышках памяти, сохранивших как на быстром фотоснимке квинтэссенцию событий.
Я попробую, - ответил он. Через некоторое время принес несколько текстов, каждый размером со страничку. Я сжал это время, - сказал он.
Результат сжатия оказался неожиданным. На странице остался концентрат текста, который я бы назвал поэтическим. Сжавшись, репортажи Бочарова превратились в метафоры. Такие события-метафоры мы и предлагаем вашим умам и сердцам.
Геннадий Бочаров: Долгие мгновения века
Вечером 23 февраля 1980 года мрачное здание отеля "Кабул" окружает орущая многотысячная толпа. Я нахожусь в 117-м номере - плафон разбит, стены иссечены пулями, телефонный шнур выдернут из розетки. Недавно в номере был убит посол США в Афганистане Адольф Дабс. В номер никого не поселяли. Я стал первым.
В огромном отеле - не более 20 человек. Все наши: дипломаты, журналисты, советники. Стрельба за окнами нарастает. Соседний отель "Пак" пылает, как стог сена. Слышны истошные крики мужчин в тюрбанах и женщин в парандже: "Аллах акбар" Шурави марг! Марг! Марг!" (Аллах велик, советским смерть! Смерть! Смерть!).
Связь с посольством не работает. Оружия нет. Афганская охрана отеля сбежала. Надежды на спасение тают. Мы знаем: фанатики убивают медленно. Вначале пробьют ножами предплечья. Потом отрежут пальцы. Отрежут член. Пробьют глаза. Разрежут ноздри. Поруганной станет сама смерть неверного. У нас - одна граната. И мечта о мгновенной смерти. Но одной гранатой мгновенной смертью всех не одаришь. Главный среди нас - партийный босс Владимир Севрук. Он призывает к спокойствию. Лицо белое как саван. Запах гари плотнее войлока. Плен. Плен. Внезапный топот ног. "Вот и все", - думаю я. "Все". Но это свои! Десантники бегут по широкому коридору, кривоногий майор, надрываясь, кричит: "В Бэтээры! В бэтээры! Мятеж! Мятеж!"
С тех пор я усваиваю важнейшую вещь: если есть хоть одна минута - все впереди. Меня впихивают в третий БТР. Через его триплекс вижу освещенные пожаром дувалы, мечети и бушующие толпы. Самый ожесточенный и массовый мятеж после ввода советских войск в страну в разгаре.
Остаток ночи провожу на посольском столе. Над головой, на стене, портрет Л.И. Брежнева. Вернувшись из мусульманского года в свой, христианский, я ничего не испытываю. Только боль в жилах. Только боль в жилах. Время течет не вдаль, подобно реке, а вертикально - снизу вверх. И поднимает со дна всю муть и всю грязь. И все зло. И несет это все из эпохи в эпоху. Так будет всегда, пока есть низ и пока есть верх.