Призвание
"Я настолько страстно хотел попасть в Египет, что завидовал перелетным птицам, их возможности посидеть на пирамидах, на развалинах древних храмов", - напишет Борис Пиотровский в мемуарах.
Когда в 1924 году родственница его учительницы подарила ему египетского скарабея, фигурку Исиды и две птолемеевские монеты, полученные ею у знаменитого египтолога, когда она сопровождала в эту страну великого князя Константина Константиновича, Пиотровский всю ночь не спал от волнения…
Будучи в гостях у одноклассника, сына лесника, он случайно нашел петровских времен полушку. Просто перебирая рукой теплый песок на песчаном пригорке. Это была его первая археологическая находка.
…На втором курсе сделал доклад о древнем Танаисе. Начались археологические экспедиции. В самую первую, волнуясь, уехал с большим пакетом пряников.
В мемуарах вспоминал, как останавливался на постое в казачьих семьях, где хозяйка задавала вопросы, есть ли у него дома корова, и принимала рассказ о том, что он живет в четырехэтажном доме, за издевательство…
Блокада
Ночами в бомбоубежище Эрмитажа он писал доклады и готовил большую книгу, вызывая возмущение у будущего известного искусствоведа Антонины Изергиной своим спокойным и красивым, не дрогнувшим от бед почерком…
В ноябре стало резко хуже с продовольствием. Умерла его диссертантка. Умер коллега, только что приходивший на доклад Пиотровского о походе Саргона против Урарту. Остановились трамваи. Город наполнился людьми с саночками. Закончилась подача электричества и воды.
Сотрудники Эрмитажа, жившие в бомбоубежище музея, в самые тяжелые дни блокады мылись, брились, делили скудный паек на две или три части, спали в свободное время и не разговаривали о еде - это было строжайше запрещено.
Люди караса
Михаил Пиотровский о Борисе Пиотровском.
- Я думаю, что значимость моего отца в русской культуре задается прежде всего его ученостью. Как у ученого у него, кстати, было замечательное свойство, совершая сенсационные открытия (а у него каждый год иногда приносил удивительные результаты), быстро оформлять их и публиковать, делать достоянием общественного внимания. Недаром открытое им Урарту так скоро попало в школьные учебники.
Но кроме великолепной учености не меньшее значение в судьбе и личности моего отца имел его политический и дипломатический талант. Это сохранило его на посту директора Эрмитажа.
Отец пришел директором в Эрмитаж, когда началось "большое открытие" музея - и стране, и миру. Именно при моем отце и в значительной мере благодаря ему он стал настоящей витриной России. России, которая шла в мир. Отец занимался музеем с утра до вечера.
А еще он был красивый человек. Всегда производил очень хорошее впечатление на женщин. Был вежлив, галантен.
Когда мы с братом были маленькими, он много с нами играл… Бегал, прыгал, рисовал картинки… Было много сложено стихов про то, как Михаил с Левоном учат языки…
Что сделало имя отца невычеркиваемым из истории? Думаю, служение не "линии партии", не собственной вельможности, а верность культуре. Он был удивительный человек, неординарный. Я считаю, что это было поколение с множеством неординарных людей. Отцовское поколение связывали добрые чувства и глубокое понимание качеств и достоинств друг друга. Они собирались вместе, как сейчас уже не собираются. В легендарные и вроде бы полные встреч и дружеского общения 1960-е годы, на которые пришлась моя молодость, все было уже по-другому. Понятие "караса", соединявшего людей, приехавших из разных мест, но оказавшихся сродни друг другу, исчезло. Я хорошо запомнил поколение отца, людей караса, и всегда считал их титанами.
Воспоминания цитируются по книге "Михаил Пиотровский. Биография продолжается".