В 1880 году его работы в Санкт-Петербурге за сорок дней посмотрели 200 тысяч человек, в Берлине меньше чем за месяц - 145 тысяч, в Вене за 28 дней - 110 тысяч... Не говоря уже об очередях в Париже, Лондоне, Нью-Йорке. Верещагин устраивал более двух третей своих вернисажей за пределами России, это началось еще в пору его ученичества у известного французского академика-ориенталиста Жана-Леона Жерома. И всегда добивался огромного успеха. Разумеется, не только потому, что поначалу посещение его выставок было свободным, а затем он стал брать с посетителей чисто символическую плату. Он не просто открывал зрителю малоизвестный мир Востока, Туркестана, Китая, Индии или Палестины, но приковывал внимание к мистерии человеческого бытия во всем многообразии его высоких и низменных состояний, завораживая обыденной трагедией смерти и поэзией первозданного существования. В отличие от своего французского учителя, "академика академизма", он не был ориенталистом во французском смысле этого слова. Для русского сознания, в которое встроен двуглавый орел, равно устремленный в Европу и Азию, интерес к Востоку вовсе не внешний изыск, а потребность взглянуть во внутрь своего естества. Отсюда - при всей отстраненности его взгляда на происходящие события - будь то Самарканд или Чугучак, - тайная связь между художником и его персонажами, насчитывающая ни одно столетие, со времен Киевской Руси и битвы при Калке.
Уверен, что нынешняя московская выставка при разумных ценах на билеты по посещаемости перещеголяет все прежние, включая прошлогоднюю санкт-петербургскую, посвященную 175-летию художника. В Русском музее было выставлено около сотни полотен; некоторые - прежде всего "Апофеоз войны" - стали мировой классикой.
Москвичи сочинили ошеломляющую, на первый взгляд избыточную экспозицию, которая концентрическими кругами расположена по сериям, известным со школьной скамьи: Туркестан, Китай, Балканы, Индия, Палестина, Русский Север, Япония... Но это знание обманчиво. Каждая из серий открывает новые пространства - и за счет нового художественного и документального материала, и благодаря объемным экспонатам, которые условно можно назвать элементами декоративно-прикладными. Врата мавзолея Гур-Эмира, усыпальницы Тимура, деревянная колонна из дворца в Самарканде, которая становится своего рода центром всей экспозиции, - кажутся посланцами вечности, а не изделиями, созданными земными людьми. На этой выставке ждет много открытий, - и не только серия "Трилогия казней", представленная двумя полотнами.
В.В. Верещагин - назло многим недоброжелателям, обвинявшим его в повышенном коммерческом интересе, - был высочайшим профессионалом в современном смысле этого слова. Он был художником, свобода которого зависела только от того, насколько хорошо продаются его картины. Именно финансовый успех его творческой деятельности позволял ему быть самим собой, - и в художественной, и в общественной, и в частной жизни. При том что ни один из его биографов не пройдет мимо истории сожжения им трех работ, которые, по слухам, показались не слишком патриотичными Александру II и его старшему сыну, будущему императору Александру III. Как известно, суворинское "Новое время" регулярно устраивало травлю художника, обвиняя его и в корыстолюбии, и в недостаточной любви к Отечеству, и в том, если использовать нынешнюю политическую лексику, что он является "иностранным агентом". Достаточно обратиться к замечательной статье В. В. Стасова 1880 г. "Оплеватели Верещагина", чтобы почувствовать ту вакханалию ненависти, с которой уже зрелый мастер сталкивался у себя на родине. Авторы всех этих гнусностей не могли не знать, что еще молодой прапорщик Верещагин в первую свою экспедицию в Туркестан, где он служил художником у генерал-губернатора К.П. Кауфмана, за участие в боевых действиях получил Орден Святого Георгия 4-й степени, единственную награду, которую он носил всю жизнь. Они знали, что во время Балканской кампании уже знаменитый мастер отправился в действующую армию, где после тяжелого ранения чуть не потерял ногу.
Но все это только вызывало новые приступы злобной брани: ему не могли простить независимости, как и его внятной антивоенной позиции - естественной для каждого, кто пережил ужасы войны на поле брани, кто не бежал от войны - именно потому, что ненавидел ее. Прочтите размышления В.В. Верещагина о его "Трилогии казней" - и вам ясно его жизненное кредо: "В своих наблюдениях жизни (...) я был особенно поражен тем фактом, что даже в наше время люди убивают друг друга повсюду под всевозможными предлогами и всевозможными способами".
В суждениях о В.В. Верещагине, который шел своей творческой дорогой самостоятельно, без оглядки на современников, ощущая пульсацию огромного многообразного мира человеческого, лучше всего довериться В.В. Стасову и П.М. Третьякову. Поэтому завершу эти заметки отрывком из письма Павла Михайловича В.В. Стасову от 2 апреля 1879 г. по поводу приобретения картин Балканской серии: "... Теперь насчет содержания; как ни странно приобретать коллекцию, не зная содержания ее, но Верещагин такой художник, что в этом случае можно на него положиться; тем более что, помещая в частные руки, он не будет связан выбором сюжетов и наверное будет проникнут духом принесенной народной жертвы и блестящих подвигов русских солдат и некоторых отдельных личностей, благодаря которым дело наше выгорело, несмотря на неумелость руководителей и глупость и подлость многих личностей".
Выставка "Василий Верещагин" в Третьяковской галерее