Его имя и вынесено на обложку. Заметки сына на полях отцовских воспоминаний? О, еще надо разобраться, кто кому здесь оставил "поля". Вся штука в том, что сноски и примечания, чья роль в биографической и мемуарной литературе сугубо справочная, "мелкошрифтовая", здесь - само содержание. А еще они здесь - жанровая характеристика. Да, именно так, книга написана в жанре сносок и примечаний, ею Андрей Колесников, полагаю, ввел этот жанр в литературный обиход.
"Дом на Старой площади" - запоздалый разговор сына с отцом. О времени. Об идеалах и ценностях. О том, что было главным в жизни нескольких поколений. При том что сын и отец здесь не вполне равноправные собеседники. Ну хотя бы потому, что Колесников-младший имеет возможность в чем-то не согласиться с Колесниковым-старшим, возразить ему, вступить в спор, а тот с ним - уже нет. Отец: "Я горжусь, что до конца дней моих верно служил партии и был в первых рядах ее боевых колонн". Сын: "Я зачем-то еще спорил с ним по идеологическим "вопросам", отчаянно пытаясь сдерживать себя в бесполезных дискуссиях и умирая от жалости к обессиленному инсультами верному ленинцу". Не знаю, как было в их личном общении, но в книге Андрею Колесникову удается пройти по тонкой грани, балансируя между двумя невозможностями: невозможностью интеллектуала-либерала разделить непоколебленную до конца дней веру преданного "солдата партии" в "правоту нашего строя" - и сыновней невозможностью оскорбить эту веру иронической усмешкой. Там, где иной политический комментатор дал бы волю перу, Колесников-младший деликатен и сдержан: "Нелегко сохранить лояльность и идеалистические представления всю жизнь. Некоторым удавалось. Один из таких людей - мой отец".
Мемуарная часть книги (она набрана другим шрифтом) - это история семьи Владимира Колесникова, этапы его советско-партийной карьеры, портреты близких друзей из советского среднего класса, заставших войну и оттепель, застой и перестройку... Насыщенное фактами, описаниями памятных встреч и разговоров, повествование не нагружено назидательным всезнанием, чем нередко грешат воспоминания "руководящих работников". Автор не сводит счеты с прошлым и вчерашними недругами (еще один распространенный грех мемуаристов), он строг к себе и достаточно снисходителен даже к тем своим сослуживцам или партбоссам, кто доброго слова в общем-то не заслуживает. Временами он простодушен и по-детски наивен: "Уходя домой в 8-9 часов вечера, я нередко чувствовал себя отступником, искателем легкой жизни, глядя на залитые светом окна 5-го этажа, где располагались кабинеты секретарей. Старшие товарищи еще работают, а я уже домой - мучился угрызениями совести". Сын: "На пятом этаже здания ЦК, боюсь, от Брежнева оставались к вечеру только свет в кабинете и дежурный помощник. Не говоря уже о том, что существенную часть рабочего времени он предпочитал проводить в Завидове..."
Примечательно, что мемуарный пласт книги, принадлежащий перу закоренелого партаппаратчика, ничуть не засорен бюрократическим волапюком, чист в этом смысле как горный родник ("Помню высокий берег Оки и дорогу - спуск к воде, где река летом мельчала так, что можно было перейти ее вброд, и я видел, как тяжело нагруженные телеги и возы сена важно пересекали реку, а потом медленно карабкались вверх".) и по своим литературным кондициям под стать сноскам и примечаниям, автор которых профессионально работает со словом.
"Дом на Старой площади" - книга-диалог, книга-полемика, где мемуары отца служат для сына дразнящей приманкой. Вовлекают в работу личную и историческую память Колесникова-младшего. Располагают его к собственным оценкам советского периода и нынешней реальности. Будят в нем нежные воспоминания о маме, отце, брате, ближней и дальней родне, где хватало людей с трагической судьбой, в том числе попавших под каток государственной машины - той самой, между прочим, в неумолимый механизм которой в течение полувека был исправно встроен тогдашний глава семейства. И еще - провоцируют "ностальгию по совку", в чем не боится признаться себе и читателям 53-летний автор сносок и примечаний. Точнее - ностальгию по воздуху той эпохи, где были первомайская демонстрация и еженедельник "Футбол. Хоккей", лимонад "Саяны" и Лариса Мондрус, черно-белый телевизор и Давид Кипиани - вся затонувшая советская Атлантида.
Эту книгу невозможно разъять на две части. Ни одна из них без другой не работает. Зато будучи сопряженными, во взаимной подсветке и подпитке, они генерируют интеллектуальную энергию и, что еще важнее, создают двойную оптику при взгляде на тот самый дом, куда двадцать лет ходил на службу Колесников-старший. На его былых и нынешних обитателей. На недавнюю нашу историю и настоящий день.