Малоизвестные факты о возвращении советских войск из Афганистана

Кремль, напомню, долго колебался, прежде чем принять роковое решение. Рассекреченные документы политбюро, КГБ и Мин­обороны свидетельствуют о бурных спорах, возникавших на сей счет в высоких кабинетах, о том, как много явных и скрытых противников было у сторонников оказания Афганистану "интернациональной помощи". И в партийной номенклатуре, и в генштабе, и в экспертном сообществе оказалось немало людей, хорошо понимавших, какими тяжелыми последствиями грозит масштабная военная операция.

Однако "ястребы" - министр обороны Д. Устинов, глава Лубянки Ю. Андропов, министр иностранных дел А. Громыко - сумели келейно продавить решение о вводе войск. Каждый из них руководствовался при этом своими соображениями, но все трое были уверены: войска войдут на территорию сопредельного государства, наведут там "порядок" и скоро вернутся в свои казармы. Никто из них не предполагал участия в затяжной, изматывающей войне.

Увы… Наведение порядка растянулось почти на долгие десять лет. А последствия оказались катастрофическими - и для региона, и для судьбы государства, отрядившего за Амударью стотысячный контингент. Присутствие наших войск в Афганистане стало мощным стимулом для радикализации экстремистских сил, их широкой поддержки извне. Война не только не прекратилась, а, напротив, охватила буквально все провинции страны, невольно сделав кабульский режим марионеточным, целиком зависимым от чужих войск. Советский Союз, и без того испытывавший серьезные экономические трудности, зашатался под гнетом колоссальных военных расходов, необходимости содержать огромную воюющую армию плюс кормить немалое соседнее государство.

Вот почему, едва став генсеком, Михаил Горбачев одним из приоритетов своей политики сразу сделал решение афганской проблемы. Однако и принятие решения о выводе войск, и сам вывод растянулись на годы и тоже были связаны с чередой драматических эпизодов. Самое время вспомнить их сейчас.

Зачистка в Кабуле

Представляю, как был ошеломлен Горбачев, когда по его запросу предсовмина подготовил и положил на стол генерального секретаря справку Госплана "о наших материальных расходах в Афганистане, в том числе об уровне среднесуточных затрат". В сутки война пожирала из казны десятки миллионов рублей - по тем временам это немыслимые деньги.

А как быть с провозглашенным курсом на открытость и гласность? Кто бы встал рядом с Горбачевым под эти знамена, зная о том, что "из-за речки" продолжают идти гробы, что кабульский режим - какой бы розовой краской его ни мазали, - держится исключительно на наших штыках.

Да и внутри СССР, как свидетельствовали докладные КГБ, нарастало явное недовольство затянувшейся "интернациональной миссией".

Поэтому, едва осмотревшись в Кремле и на Старой площади, генеральный секретарь поручил высшему советскому руководству срочно пересмотреть политику в отношении Афганистана и, в частности, решить вопрос о возвращении домой "ограниченного контингента".

Самим афганцам была предложена концепция национального примирения, которая предусматривала многопартийную систему и замирение с моджахедами, а командованию 40-й армии поступило указание постепенно переложить груз боевых действий на вооруженные силы ДРА. Однако на пути к миру почти сразу возникло множество серьезных препятствий.

Да, Горбачев не имел никакого отношения к принятию решения о вводе войск, он в 1979-м в ЦК отвечал за сельское хозяйство. Но теперь, став во главе партии и государства, Михаил Сергеевич невольно нес ответственность за поступки предшественников. Ему было ясно, что 40-я армия не может покинуть Афганистан просто так, без каких-либо гарантий для дружественного кабульского режима. Да и соратники зорко приглядывали за тем, чтобы в пылу перестройки не потерять верность "интернациональному долгу". Громыко, Пономарев, Крючков - эти изначально были завязаны на войну и все, что с ней связано.

Стали думать, как быть. Для начала решили поменять кабульское руководство. Глава Афганистана Бабрак Кармаль был предан Москве, но он и слышать не хотел о выводе советских войск. К тому же не пользовался авторитетом у своего же окружения, погряз во фракционной борьбе, редко покидал резиденцию в центре Кабула, охраняемую нашими десантниками и сотрудниками 9-го управления КГБ. Для нового курса Кармаль явно не годился - с таким приговором согласились все наши руководители. В марте 86-го афганского лидера под благовидным предлогом выманили в Москву, затем надолго упекли в Кремлевскую больницу ("вы плохо выглядите, мы не можем рисковать вашим здоровьем"), и только спустя двадцать дней его принял Горбачев. Тут-то все и разъяснилось.

Михаил Сергеевич с радушной улыбкой на лице прочел гостю целую лекцию о том, что мир становится другим, что большие изменения грядут и в Советском Союзе, и в Афганистане, что "не каждый из нас способен адекватно соответствовать этим изменениям". Конечно, заслуги товарища Кармаля велики, а его вклад в дело революции и укрепление афгано-советской дружбы просто выдающийся, но, возможно, было бы целесообразно подумать о том, чтобы уступить главные посты в партии и государстве кому-то из более молодых товарищей.

Курить в горбачевском кабинете было категорически запрещено. Но когда Михаил Сергеевич закончил свой монолог, афганец, враз потемнев лицом, назвал действия советской стороны "государственным терроризмом", разволновался, попросил переводчика принести ему пепельницу, достал пачку "Кента". Горбачев тоже расстроился, его предупреждали, что Кармаль - крепкий орешек, но… Нет, не ожидал Михаил Сергеевич такого. Это противоречило устоявшимся нормам партийного этикета.

Едва за Кармалем закрылась дверь, генсек позвонил начальнику Первого главного управления КГБ (разведка) Владимиру Крючкову: "Включайтесь, используя все свои возможности". И вслед за самолетом афганского руководителя в Кабул вылетел борт начальника Первого главного управления КГБ СССР.

"Возможности" у спецслужб предполагались разные - вплоть до физического устранения Кармаля, но это было бы явным перебором. Всего шесть лет назад они уже ликвидировали предыдущего афганского лидера Хафизуллу Амина, который тоже стал неугоден Москве. И теперь было решено вначале использовать арсенал других средств.

Крючков в Кабуле двадцать часов (!) убеждал афганского руководителя добровольно покинуть пост генерального секретаря. В ход было пущено все - лесть, скрытые угрозы, щедрые посулы ("за вами останется пост председателя Ревсовета, вы всегда будете окружены почетом и уважением")… Эти изнурительные беседы днем позже завершились тем, что хозяин дворца Арк в присутствии советских генералов написал заявление об уходе. Главой партии стал доктор Наджибулла, креатура Лубянки, до того возглавлявший тайную службу ХАД.

Осенью того же 1986 года Кармаля вынудили оставить и пост председателя Революционного совета. Его опять заставили приехать "на лечение" в Москву, а там фактически поместили под домашней арест на секретной даче в Серебряном бору. Я хорошо представляю настроение вчерашнего властителя, потому что в то время моя служебная дача (от издательства "Правда") находилась рядом и я часто наведывался к Кармалю, чтобы за чаем расспросить его про Афганистан.

Устранив препятствие в лице неудобного правителя, приступили к интенсивной работе по линии МИД, Минобороны и спецслужб: следовало наладить контакты с иностранными партнерами моджахедских организаций, сражавшихся против Кабула и с самими лидерами партизан. Задача была поставлена недвусмысленная: договориться, что в ответ на мирные инициативы Москвы спонсоры вооруженной оппозиции тоже прекратят финансовую и материальную поддержку моджахедов. Дескать, мы уйдем, а афганцы пусть сами договариваются насчет своего будущего.

Но на этом фронте успехи были гораздо скромнее. В ответ на сигналы из Москвы о готовности вывести войска западные страны, напротив, значительно увеличили поставки партизанам самого современного оружия. Как раз в этот период "духи" стали получать портативные зенитно-ракетные комплексы. 25 сентября 1986 года в небе у Джелалабада они впервые применили ракеты "Стингер", уничтожив одним залпом сразу несколько советских вертолетов. В Белом доме это вызвало взрыв восторга, а для советской армии война с того дня значительно усложнилась. Она потеряла прежнее абсолютное господство в воздухе, парашюты стали обязательными даже для пассажиров транспортных самолетов.

На сцене и за кулисами

В челночную дипломатию, которая начала действовать на маршруте Москва -Кабул - Исламабад - Женева - Нью-Йорк, включились самые искусные люди со Смоленской площади, включая министра Э. Шеварднадзе и его замов. На каком-то этапе даже первый заместитель министра Юлий Воронцов - редкий случай в истории МИД - был направлен послом в Кабул, оставляя за собой должность в Москве. И 14 апреля 1988 года при посредничестве наших дипломатов и активном участии ООН министры иностранных дел Афганистана и Пакистана подписали пакет документов, призванных положить конец войне. Советский Союз обязывался в девятимесячный срок завершить вывод своих войск.

Но самые авторитетные лидеры вооруженной оппозиции наотрез отказывались участвовать в каких-либо мирных переговорах, отвергали любые компромиссы с Кабулом и Москвой. Так, например, знаменитый "лев Панджшера" Ахмад Шах Масуд, получив через посредников письмо с предложением занять в будущем коалиционном правительстве пост министра обороны, в категорической форме ответил "нет".

Вспоминая об этой странице эпической драмы, надо напомнить и о том, что за кулисами официальных переговоров шла своя невидимая игра, в которую были вовлечены и "ястребы" из нашего военного ведомства, и члены высшего афганского руководства, включая самого Наджибуллу.

Формально поддерживая попытки советских дипломатов достичь компромиссных соглашений с лидерами партизан, глава Афганистана неоднократно срывал важнейшие встречи и переговоры. Как? Да очень просто: по тем районам, где намечались контакты, вдруг наносились мощнейшие ракетно-артиллерийские удары силами ВС ДРА. А моджахеды считали это очередным коварством русских.

Я хорошо помню искреннее огорчение Юлия Михайловича Воронцова, который не мог понять, отчего на его послания, адресованные Ахмад Шаху Масуду и переданные по агентурным каналам, "лев Панджшера" либо не отвечал, либо наотрез отказывался верить миролюбивым заверениям посла. Воронцов даже предлагал личную встречу - один на один с Масудом в том месте, которое укажет афганец. Тщетно.

И в Москве тоже не было полного согласия относительно того, как выстраивать заключительный акт афганской эпопеи. Воронцов предлагал переговоры, обещал от своего имени добрые намерения и гарантии безопасности, а министр обороны Язов в те же дни требовал от командарма-40 Громова и руководителя опергруппы генштаба Варенникова "уничтожить Масуда любыми средствами". Для этого предлагалось задействовать всю мощь 40-й армии, агентурный аппарат КГБ, ГРУ, ХАДа, привлечь стратегическую авиацию из тыловых округов СССР.

Среди наших политиков, крупных военачальников, дипломатов крепло убеждение, что кабульский режим падет сразу после эвакуации последних подразделений "ограниченного контингента". Даже проницательный, обладавший аналитическим складом ума Александр Бовин, посланный Горбачевым в Кабул со специальной миссией (прояснить перспективы режима), вернувшись, вынес однозначный вердикт: Наджибулла и его сторонники будут сметены, едва наш последний солдат покинет Афганистан.

Не знаю, что подумал при этом автор перестройки, однако поезд на всех парах продолжал мчаться по той же колее.

Весной 1988 года Горбачев встретился в Ташкенте с Наджибуллой, после чего министр обороны Д. Язов подписал директиву: вывод войск завершить 15 февраля 1989 года. На тот момент за Амударьей и Пянджем находились более ста тысяч советских солдат, офицеров и генералов.

"Приступить к ликвидации"

Интрига с закулисными играми продолжалась и на самом заключительном этапе этого глобального процесса, за которым тогда следил весь мир.

Семья Наджибуллы, когда ее в Кабуле навестили Шеварднадзе и Крючков, наотрез отказалась эвакуироваться в СССР. Тогда в нашем посольстве соорудили для президента, его жены и детей специальный, хорошо защищенный бункер, где можно было укрыться от пуль и снарядов.

Сам Наджибулла в какой-то момент дрогнул, запросил приостановить вывод войск, ссылаясь на то, что "Пакистан и США не выполняют Женевские соглашения". Насчет спонсоров оппозиции это была чистая правда: поставки вооружения и боеприпасов партизанам увеличились. Но такой же правдой было и то, что в ответ на просьбы афганского руководства Москва отправила "за речку" новые типы современной боевой техники, например, тактические ракеты "Скад", реактивные установки "Ураган", тяжелые огнеметы "Буратино". По налаженным тогда воздушным мостам Ташкент - Кабул и Ташкент - Кандагар самолетами ВТА ежедневно выполнялись десятки рейсов с боеприпасами, продовольствием, горючим.

Генералы Варенников и Громов настаивали на соблюдении утвержденного в Женеве графика эвакуации, делали все возможное, чтобы на финише войны избежать лишних жертв как среди наших воинов, так и среди афганцев.

Однако ровно за месяц до 15 февраля Шеварднадзе на совещании в Кабуле высказался за то, чтобы часть войск осталась в Афганистане - "для охраны магистрали Хайратон - Саланг - Кабул, обеспечения безопасности столичного аэродрома и недопущения блокады Кабула". По прикидкам, которые тут же сделали военные, речь могла идти о контингенте численностью тридцать тысяч человек. Это было бы вопиющим нарушением Женевских договоренностей.

Командование 40-й армии вышло на Язова, но тот не стал конфликтовать с министром иностранных дел, отмолчался. Он уже знал, что через неделю назначено заседание политбюро, на котором будет рассматриваться этот вопрос, а потому счел за лучшее выждать.

Люди Крючкова и лично сам глава разведки приступили к расследованию: кто из офицеров ГРУ имел несчастье контактировать с Масудом ("сепаратные переговоры за спиной нашего союзника доктора Наджибуллы").

Можно себе представить состояние Громова и Варенникова: они потратили массу сил на то, чтобы договориться с полевыми командирами о беспрепятственном выводе войск, гарантировали моджахедам выполнение установленных сроков, обещали не бомбить их позиции. А Москва теперь потребовала снова ударить по отрядам Масуда, причем использовать при этом тяжелую артиллерию, тактические ракеты и даже стратегическую авиацию.

Сразу после того заседания политбюро, то есть 23 января, маршал Язов в жесткой форме потребовал от командования ОКСВ "приступить к ликвидации". По воспоминаниям генерала Ляховского, входившего в состав оперативной группы генштаба, Варенников и Громов были близки к состоянию шока, но приказ им пришлось выполнить.

Вот он - сюжет для непридуманной драмы. На кону тысячи жизней - и наших воинов, и моджахедов, и мирных афганцев. На кону - карьеры множества генералов, дипломатов, политиков. На кону - судьба горбачевских инициатив.

Но молох войны беспощаден. Запущенный однажды, он действует сам по себе, ломая судьбы и отдельных людей, и государств, выстраивая историю самым затейливым и непредсказуемым образом.

Массированный удар, нанесенный 24 января 1989 года по районам, контролируемым отрядами Масуда, привел к значительным жертвам среди мирного населения. "Лев Панджшера" в своем письме на имя Ю. Воронцова от 26 января с горечью отмечал: "Жестокие и позорные действия, которые ваши люди осуществили… в последние дни своего пребывания в этой стране, уничтожили весь недавно проявившийся оптимизм".

Теперь наши генералы не без оснований ждали от Масуда ответного удара. Но, как это ни покажется удивительным, лидер моджахедов даже и в этой ситуации остался верен своему обещанию - не стрелять в спину уходившим солдатам в тех районах, которые контролировали его бойцы.

15 февраля последний советский солдат перешел мост, соединявший Союз и Афганистан.

Конечно, по законам драматургии и человеческим законам вернувшихся с долгой войны солдат первым должен был встречать глава государства. И ведь именно он, Горбачев, так последовательно руководил многолетней и многотрудной операцией по возвращению домой. Но тут отчего-то случился сбой: никто из высших руководителей страны в Термез не приехал. Никто не сказал солдатам спасибо за выполненный ими долг, не склонил голову в память о погибших. Заноза осталась.

Войну трудно начать. Но еще труднее ее закончить. И это только один вывод, который можно сделать из той истории. •

Режим Наджибуллы после вывода советских войск, к удивлению московских знатоков, продолжал держаться и более того - отбивал все атаки исламских партизан. И это при том, что Запад и Пакистан, в нарушении Женевских соглашений, продолжали активно поддерживать моджахедов деньгами, оружием, боеприпасами. Москва, надо признать, тоже до поры помогала "своим". Но с развалом СССР и крушением системы эта поддер-жка прекратилась. Силы стали неравными. Спустя три года Кабул пал. Семья президента Наджибуллы сумела укрыться в Индии, а сам он остался в Кабуле и в 1996 году был зверски убит талибами. Ахмад Шах Масуд после победы моджахедов в 1992 году стал, как ему и предсказывали, министром обороны Афганистана, а затем возглавил так называемый Северный Альянс, силы которого успешно противостояли Талибану, однако тоже не уцелел: убит неопознанными террористами. Война в Афганистане все эти годы не прекращалась: сначала моджахеды делили власть между собой, затем их почти смели талибы, а с 2001 года в игру вступили американцы и силы международной коалиции. И теперь уже Вашингтон ломает голову: как уйти из Афганистана и при этом сохранить лицо.