Перед смертью Андрей Жданов стал практически алкоголиком. Его подпись стояла под 176 расстрельными списками. На его совести несколько тысяч загубленных жизней невиновных ни в чем соотечественников. Непродолжительное время он был правой рукой Сталина, жестоким идеологом партии.
Секретарь ЦК ВКП(б) Андрей Жданов надолго остался в памяти сограждан как автор маргинального доклада "О журналах "Звезда" и "Ленинград". Доклад, как известно, был сделан в 1946 году. Четверть века спустя верные ждановцы выперли из Питера Иосифа Бродского, предварительно обозвав его в газете хлестко, по-ждановски "литературным трутнем". Долгим оказался тот Ждановский доклад.
Вот как получилось: образованный, воспитанный в добре и родительской любви Андрюша Жданов и сталинский холуй, убийца соотечественников, идеолог террора Андрей Жданов - один человек. Что же в его жизни оказалось сильнее, надежнее отцовской мудрости, материнской любви и сестринского обожания?
Инстинкты стаи. Людской сталинской стаи. Это в звериной стае волк волка не загрызет, собака собаку не укусит, ворон ворону глаз не выклюет, а в человеческой стае бьют своих. Это дикое зверье не уничтожает соплеменников. Зверье человеческое уничтожает. В этом случае соплеменники называются "внутренними врагами".
Андрей Жданов умер в ведомственном санатории на Валдае в августе 1948 года, ему было пятьдесят два. Какие-то необратимые изменения произошли у него с сердцем. Это не фигура речи, так написано в его биографии. Его лечащим врачом была Лидия Тимашук, известная тем, что написала донос в партийные органы с версией о том, что Жданова неправильно лечили и фактически довели до смерти. Так возникло очередное дело врачей. Ждановский доклад продолжал работать и после смерти докладчика.
А журнал "Звезда" выжил и продолжает выходить по сей день. По мудрой иронии судьбы главным редактором "Звезды" стал Яков Гордин - замечательный историк и писатель, ближайший друг Иосифа Бродского.
Из доклада А. Жданова "О журналах "Звезда" и "Ленинград"
Товарищи!
Из постановления ЦК ясно, что наиболее грубой ошибкой журнала "Звезда" является предоставление своих страниц для литературного "творчества" Зощенко и Ахматовой. Я думаю, что мне нет нужды цитировать здесь "произведение" Зощенко "Приключения обезьяны". Видимо, вы все его читали и знаете лучше, чем я. Смысл этого "произведения" Зощенко заключается в том, что он изображает советских людей бездельниками и уродами, людьми глупыми и примитивными. Зощенко совершенно не интересует труд советских людей, их усилия и героизм, их высокие общественные и моральные качества. Эта тема всегда у него отсутствует. Зощенко, как мещанин и пошляк, избрал своей постоянной темой копание в самых низменных и мелочных сторонах быта. Это копание в мелочах быта не случайно. Оно свойственно всем пошлым мещанским писателям, к которым относится и Зощенко. Об этом много говорил в свое время Горький. Вы помните, как Горький на съезде Советских писателей в 1934 году клеймил, с позволения сказать, "литераторов", которые дальше копоти на кухне и бани ничего не видят. "Приключения обезьяны" не есть для Зощенко нечто выходящее за рамки его обычных писаний. Это "произведение" попало в поле зрения критики только лишь как наиболее яркое выражение всего того отрицательного, что есть в литературном "творчестве" Зощенко. Известно, что со времени возвращения в Ленинград из эвакуации Зощенко написал ряд вещей, которые характерны тем, что он не способен найти в жизни советских людей ни одного положительного явления, ни одного положительного типа. Как и в "Приключениях обезьяны", Зощенко привык глумиться над советским бытом, советскими порядками, советскими людьми, прикрывая это глумление маской пустопорожней развлекательности и никчемной юмористики.
* * *
Можно ли дойти до более низкой степени морального и политического падения, и как могут ленинградцы терпеть на страницах своих журналов подобное пакостничество и непотребство?
Если "произведения" такого сорта преподносятся советским читателям журналом "Звезда", то как слаба должна быть бдительность ленинградцев, руководящих журналом "Звезда", чтобы в нем можно было помещать произведения, отравленные ядом зоологической враждебности к советскому строю. Только подонки литературы могут создавать подобные "произведения", и только люди слепые и аполитичные могут давать им ход.
* * *
Трудно подыскать в нашей литературе что-либо более отвратительное, чем та "мораль", которую проповедует Зощенко в повести "Перед восходом солнца", изображая людей и самого себя как гнусных похотливых зверей, у которых нет ни стыда, ни совести. И эту мораль он преподносил советским читателям в тот период, когда наш народ обливался кровью в неслыханно тяжелой войне, когда жизнь советского государства висела на волоске, когда советский народ нес неисчислимые жертвы во имя победы над немцами. А Зощенко, окопавшись в Алма-Ате, в глубоком тылу, ничем не помог в то время советскому народу в его борьбе с немецкими захватчиками. Совершенно справедливо Зощенко был публично высечен в "Большевике", как чуждый советской литературе пасквилянт и пошляк. Он наплевал тогда на общественное мнение. И вот, не прошло еще двух лет, не просохли еще чернила, которыми была написана рецензия в "Большевике", как тот же Зощенко триумфально въезжает в Ленинград и начинает свободно разгуливать по страницам ленинградских журналов. Его охотно печатает не только "Звезда", но и журнал "Ленинград". Ему охотно и с готовностью предоставляют театральные аудитории. Больше того, ему дают возможность занять руководящее положение в Ленинградском отделении Союза писателей и играть активную роль в литературных делах Ленинграда. На каком основании вы даете Зощенко разгуливать по садам и паркам ленинградской литературы? Почему партийный актив Ленинграда, его писательская организация допустили эти позорные факты?!
Насквозь гнилая и растленная общественно-политическая и литературная физиономия Зощенко оформилась не в самое последнее время. Его современные "произведения" вовсе не являются случайностью. Они являются лишь продолжением всего того литературного "наследства" Зощенко, которое ведет начало с 20-х годов.
* * *
Перехожу к вопросу о литературном "творчестве" Анны Ахматовой. Ее произведения за последнее время появляются в ленинградских журналах в порядке "расширенного воспроизводства". Это так же удивительно и противоестественно, как если бы кто-либо сейчас стал переиздавать произведения Мережковского, Вячеслава Иванова, Михаила Кузьмина, Андрея Белого, Зинаиды Гиппиус, Федора Сологуба, Зиновьевой-Аннибал и т. д. и т. п., т. е. всех тех, кого наша передовая общественность и литература всегда считали представителями реакционного мракобесия и ренегатства в политике и искусстве.
* * *
Анна Ахматова является одним из представителей этого безидейного реакционного литературного болота. Она принадлежит к так называемой литературной группе акмеистов, вышедших в свое время из рядов символистов, и является одним из знаменосцев пустой, безидейной, аристократическо-салонной поэзии, абсолютно чуждой советской литературе. Акмеисты представляли из себя крайне индивидуалистическое направление в искусстве. Они проповедовали теорию "искусства для искусства", "красоты ради самой красоты", знать ничего не хотели о народе, о его нуждах и интересах, об общественной жизни.
По социальным своим истокам это было дворянско-буржуазное течение в литературе в тот период, когда дни аристократии и буржуазии были сочтены и когда поэты и идеологи господствующих классов стремились укрыться от неприятной действительности в заоблачные высоты и туманы религиозной мистики, в мизерные личные переживания и копание в своих мелких душонках. Акмеисты, как и символисты, декаденты и прочие представители разлагающейся дворянско-буржуазной идеологии были проповедниками упадочничества, пессимизма, веры в потусторонний мир.
Тематика Ахматовой насквозь индивидуалистическая. До убожества ограничен диапазон ее поэзии - поэзии взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной. Основное у нее - это любовно-эротические мотивы, переплетенные с мотивами грусти, тоски, смерти, мистики, обреченности. Чувство обреченности - чувство, понятное для общественного сознания вымирающей группы - мрачные тона предсмертной безнадежности, мистические переживания пополам с эротикой - таков духовный мир Ахматовой, одного из осколков безвозвратно канувшего в вечность мира старой дворянской культуры, "добрых старых екатерининских времен". Не то монахиня, не то блудница, а вернее, блудница и монахиня, у которой блуд смешан с молитвой.
* * *
Такова Ахматова с ее маленькой, узкой личной жизнью, ничтожными переживаниями и религиозно-мистической эротикой.
Ахматовская поэзия совершенно далека от народа. Это поэзия десяти тысяч верхних старой дворянской России, обреченных, которым ничего уже не оставалось, как только вздыхать по "доброму старому времени". Помещичьи усадьбы екатерининских времен с вековыми липовыми аллеями, фонтанами, статуями и каменными арками, оранжереями, любовными беседками и обветшалыми гербами на воротах. Дворянский Петербург; Царское Село; вокзал в Павловске и прочие реликвии дворянской культуры. Все это кануло в невозвратное прошлое! Осколкам этой далекой, чуждой народу культуры, каким-то чудом сохранившимся до наших времен, ничего уже не остается делать, как только замкнуться в себе и жить химерами. "Все расхищено, предано, продано", - так пишет Ахматова.
* * *
Центральный Комитет партии уверен, что ленинградский отряд советской литературы, морально и политически здоровый, быстро выправит свои ошибки и займет подобающее место в рядах советской литературы.
ЦК уверен, что недостатки в работе ленинградских писателей будут преодолены и что идейная работа ленинградской партийной организации в самый кратчайший срок будет поднята на такую высоту, какая нужна сейчас в интересах партии, народа, государства. (Бурные аплодисменты. Все встают.)
Печатается по тексту газеты "Правда" от 21 сентября 1946 года