И не надо судить их с позиций сурового морализма мирных лет. Даже тем, кто более тридцати лет назад возвращался на советскую Родину, еще не зная, что через четыре года они будут жить совсем в другой стране. Советский интернационализм претерпит серьезнейшие исторические трансформации, а любовь к своей земле, к людям, живущим на ней, никуда не денется. Как и боль за их страдания. Фильм П. Лунгина не претендует на звание эпопеи, у него другие художественные задачи.
Историки еще долго будут спорить о том, нужна или не нужна была Советскому Союзу эта война, обсуждать роль того или иного военачальника в афганской операции и ее завершении, дискутировать по поводу того, какие роды войск и какие спецслужбы определили успешный исход из Афганистана. Но в памяти самих солдат, прошедших Афган и вернувшихся оттуда с не утихшей по сей день горечью потерь, ощущение братства, родившегося на этой войне, наверное, оказалось всепоглощающим. Братство - это чувство общей судьбы, общей беды и общей радости. Братство, которое вовсе не исчерпывается тем, что называлось исполнением интернационального долга.
Братство рождающееся в военной повседневности. В фильме Лунгина привлекают не только и даже, быть может, не столько лихо закрученные остросюжетные линии, подсказанные боевыми консультантами, и прежде всего ушедшим из жизни Николаем Дмитриевичем Ковалевым, директором ФСБ в 1996-1998 гг., который не понаслышке знал, что такое война в Афганистане. В этой картине подкупает психологическая достоверность поступков, своего рода российский "ремаркизм", который сближает современных и в том числе молодых зрителей с событиями, происходящими на экране. Автор фильма любит своих героев, он старается понять их, и эта любовь и жажда понимания ведут к прощению тех поступков, которые могут показаться невозможными в благородной легенде о советских солдатах, пришедших защищать обездоленных афганских тружеников.Знаю, что картина вызвала резкое неприятие влиятельной части афганских ветеранов. Во время обсуждения "Братства" в российском Министерстве культуры Павла Лунгина и его команду обвиняли во всех смертных грехах. И прежде всего в грехе антипатриотизма и ненависти к своему Отечеству, равно как и к ее армии. Словосочетание "пятая колонна" и мысль о том, что эта картина снята на деньги госдепартамента США были растиражированы во множестве критических суждений в соцсетях. Скажу по чести, нужно обладать изощренным зрением, чтобы разглядеть подобный умысел режиссера и особенно его сотоварищей-консультантов, у которых военного опыта и любви к Отечеству никак не меньше, чем у критиков картины.
Не стоит забывать о том, что художественная правда всегда отличается от правды документальной, фактологической. Достаточно напомнить о той суровой критике, которую обрушили на Льва Толстого и его роман "Война и мир" весьма влиятельные в пору выхода толстовской эпопеи участники войны с Наполеоном. Его критиковали и за неточность деталей, и за непонимание, что называется, "больших линий истории" в высшей степени неглупые люди, такие, к примеру, как основатель Российского исторического общества князь П.А. Вяземский и министр просвещения в 1853-1858 гг., царский сановник А.С. Норов, потерявший ногу в наполеоновских войнах (см. его книгу "Война и мир 1805-1812 с исторической точки зрения и по воспоминаниям современника"). Но в русской и мировой культуре, общественном сознании именно роман Л.Н. Толстого раскрыл подлинную правду эпохи и героев, ее сотворивших и ею сотворенных.
Ни в коей мере не сравниваю масштаб художественных явлений и даже масштаб индивидуальностей, причастных к событиям, разделенным веками. Но суть проблемы от этого не меняется. Достаточно вспомнить, как трудно советские, российские писатели, кинематографисты, деятели театра пробивались к правде о великой войне, Великой Отечественной, Второй мировой, которая перевернула жизнь мира, страны, каждого из тех, кто прошел ее от звонка до звонка, и всех нас, кто появился на свет благодаря победе наших матерей и отцов. Писателям, прошедшим войну в небольших званиях, тоже пеняли на то, что они рассматривают события военных действий в непозволительном приближении, придают значение деталям, способным умалить героический подвиг советского солдата. Но кому как не им было ведомо, что такое подвиг.
Они знали, что на войне - перед лицом смерти - человеческая сущность раскрывается во всей своей полноте. Часто - возвышенной, нередко - низменной. Они знали, что война - это не только салюты побед, но и трагедия поражений. Они защищали Отечество, но и человечность тоже. Когда я читаю нынешних литераторов, готовых творить новую мифологию войны, когда обжигаюсь квазипатриотической публицистикой, то с болью думаю, что по этим меркам вся великая военная проза, выросшая из повести Виктора Некрасова "В окопах Сталинграда" (за нее в1947 году он был удостоен Сталинской премии 2-й степени), просто не должна существовать. И невозможно примириться с тем, что тот литературный подвиг, который совершили Виктор Астафьев, Василь Быков, Вячеслав Кондратьев, Григорий Бакланов, Валентин Распутин, Константин Воробьев, другие представители "лейтенантской" прозы, окажется за пределами нынешней "производственной необходимости". Когда "Бессмертный полк" может оказаться не движением души, а станет мероприятием, за явку на которое надо отчитываться.