Михаил Гусман: Господин Кеннеди, поговорим об очень особом периоде мировой истории - Карибском кризисе, в котором ваш отец сыграл большую роль. Как вы считаете, почему именно он, а не госсекретарь или министр обороны, стал самым доверенным лицом президента Джона Кеннеди, своего брата, на переговорах с послом Советского Союза Добрыниным?
Роберт Кеннеди: Наверное, больше никто, кроме моего отца не имел такой позиции, которая была так близка к позиции моего дяди-президента, особенно, в стремлении избежать войны. Все остальные члены Исполнительного Комитета (EXCOMM) призывали к наземному вторжению на Кубу или нанесению бомбового удара. Но мой отец с первых дней кризиса говорил о том, что это плохо закончится. Такие действия будут идти в разрез с американскими ценностям и традициями. В конце концов это приведет к эскалации и ситуация выйдет из под контроля. Президент Кеннеди, так или иначе, находился в таком же положении, что и Хрущев. Они оба хотели мира. Они вели тайную переписку еще с сентября предыдущего года. Оба знали, что их окружают так называемые "ястребы войны", представители разведслужб и министерств обороны, которые считали войну неизбежным и, в некоторых случаях, предпочтительным вариантом решения конфликта. Мой дядя столкнулся с серьезной обструкцией со стороны Пентагона и ЦРУ, которые пытались втянуть нашу страну в войну с Советским Союзом. Президенту Кеннеди нужен был такой человек, которому он мог доверять полностью и всецело. И посол Добрынин, встречаясь с моим отцом, понимал, что его послание исходит напрямую от президента США, и он может говорить о проблемах с моим отцом сразу, не откладывая в долгий ящик. В те времена не было другого человека, способного сделать такое же для моего дяди.
Михаил Гусман: Кто, по вашему мнению, наиболее решительным в той ситуации из всех ключевых фигур: Президент Кеннеди, его брат Роберт, министр обороны Макнамара, или кто-то еще из Исполнительного Комитета?
Роберт Кеннеди: Так называемый Комитет, EXCOMM, состоял примерно из 13 человек и собирался для обсуждения кризиса. Первоначальная реакция моего отца, когда он узнал об обострении ситуации, была такой же, как почти у всех - "их надо забросать бомбами". Но, уже, наверное, после, первого часа обсуждения ситуации мой отец понял, что любой упреждающий удар по Кубе будет ошибкой. Но, кроме того, было понимание, в каком положении находился Хрущев. Если бы произошло нападение и погибли 60 тысяч советских военных на Кубе, если бы мы стали наносить бомбовые удары по военным базам, Советский Союз был бы вынужден нанести ответный удар. И самой логичной мишенью для ответной атаки представлялся Берлин. А вторжение в Берлин автоматически привело бы к целой серии ответных ударов со стороны Соединенных Штатов, после чего уже наступила бы совершенно неконтролируемая ситуация. Мой дядя уже представлял такое развитие событий, потому что, буквально год назад мы преодолели Берлинский кризис. Тогда советником президента Кеннеди в Берлине был весьма строптивый генерал Люсиус Клэй, сторонник жесткой линии, который все время пытался спровоцировать СССР на какие-либо действия, что дало бы нам предлог бомбить их. Надо понимать менталитет военных в нашей стране. Им казалось, что русские уже догоняют нас.
Карибский кризисВ тот год СССР должен был достичь ядерного паритета. Потому в США зрело желание превентивного удара, и вся верхушка вооруженных сил была единодушна в этом вопросе. Там речь шла не об одном или двух генералах, все руководство вооруженных сил и ЦРУ хотели начать войну. Мой дядя находился в окружении людей, пытавшихся обманом вынудить его сделать ошибку, которая бы втянула нас в войну. Как мне кажется, он понимал, что Хрущев находился в точь в точь таком же положении в Кремле, и им двоим нужно осторожно пройти по этому заминированному полю, уберечь нас от войны. Любая ошибка, которую он мог бы совершить, привела бы к войне. Во время кубинского кризиса адмирал Андерсон подвел нас к опасной черте, когда Советский Союз понимал, что обстановка стала очень опасной и спусковой крючок может быть нажат мгновенно. Адмирал вопреки приказам моего дяди отправил корабли ВМС к берегам Кубы, с десантниками, сотрудниками ЦРУ. Военные постоянно создавали провокационные ситуации, которые бы могли заставить русских совершить ошибку. И, затем, кажется 27-го октября, ситуация дошла до критической точки. Советский Союз уже прервал морскую блокаду Кубы. Пилот военно-воздушных сил США майор Рудольф Андерсон, был сбит у берегов Кубы на самолете-разведчике U-2. И после этого генералитет сказал: "Всё, их надо бомбить!" В эти дни президент находился под чудовищным давлением.
Михаил Гусман: Прошло уже более 50 лет. Что вы думаете о последствиях кризиса? Была ли это сделка выгодной для обеих сторон или кто-то проиграл, а кто-то выиграл?
Роберт Кеннеди: Я думаю, что победили те люди, которые хотели мира. Моему дяде был гораздо ближе и понятнее Хрущев, чем многие другие мировые лидеры. Президент Кеннеди понимал, что им с Хрущевым необходимо найти общий язык. Хрущев писал ему письма очень личного свойства. 29 сентября 1962 года президент выступил в ООН с речью, в которой он затронул вопрос демилитаризации отношений между Советским Союзом и Соединёнными Штатами. Что было сродни ереси в те времена в нашей стране. Еще одной объединяющей чертой Хрущева и моего дяди было то, что оба были в армии во время войны. Хрущев был под Сталинградом. Что же касается моего дяди, то он числился пропавшим без вести, а потом погибшим. У него на глазах погибли его родной брат, многие члены экипажа его катера. Был убит его зять. И вообще, за войну он потерял много своих друзей. Он питал стойкое отвращение к войне. Однажды, редактор "Вашингтон Пост" Бен Брэдли, с которым они были в хороших отношениях, спросил его, какую надпись ты бы хотел иметь на своем надгробии? Он сказал: "Он сохранил мир". И он также сказал, что главная задача президента Соединенных Штатов - это уберечь страну от войны.
Михаил Гусман: Это важно и сегодня.
Роберт Кеннеди: Говоря о советско-американских отношениях, следует сказать, что в ЦРУ действовал так называемый "крот" (внедренный агент), которого так и не поймали. Мы до сих пор не знаем кто это был. Но, как только ЦРУ засылала своих агентов в Кремль, их уничтожали по информации крота. И, в результате, ЦРУ не было ничего известно о том, что происходит в Кремле. Президент Кеннеди не знал ничего о планах Хрущева. Он спрашивал у ЦРУ: Что за человек этот Хрущев? Что у него на уме? Что он собирается делать? Но не мог получить никакой информации. Тогда он еще никогда не общался с Хрущевым напрямую. После Берлинского кризиса впервые в истории между Белым Домом и Кремлем была установлена прямая телефонная линия. И в доме моего брата на мысе Код (Кейп-Код), ранее бывшем президентской резиденцией, до сих пор остался телефонный провод этой линии, торчащий из стены. Когда я был маленьким, там стоял "красный телефон" и если он по нему звонил, на том конце ему отвечал Хрущев. Такая горячая линия им была нужна, чтобы говорить напрямую. Они знали, что не могут доверять своему окружению, военным, разведке и администрации: ни Хрущев, ни Кеннеди. У их окружения были совершенно другие цели и планы. И, совершенно очевидно, что в такой ситуации нашим лидерам было необходимо говорить друг с другом напрямую.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"