С 1934 года дедов Талашей на самом деле двое - взаправдашний долгожитель Василий Исаакович Рыгор и герой получившей всесоюзную известность повести белорусского классика Якуба Коласа "Дрыгва" ("Трясина"). Удвоение образа вполне логично потянуло за собой умножение мифологических конструкций, имеющих хождение до наших дней. Причем книжного Талаша это, знамо дело, не касается - Коласа ведь не перепишешь, и потому есть смысл отделить легендарное от реального белорусского крестьянина с его большой жизнью.
Настоящий Василий Исаакович при этом будет много интереснее своего литературного отражения - и прежде всего тем, что его личность уж очень здорово отражает белорусский национальный характер на пространстве большого и очень непростого исторического времени. В каждом современном белорусе почти непременно отыщется что-то талашовское. Появившись на свет в деревне Белка, что ныне в черте райцентра Петрикова, 25 декабря 1844 года Талаш скончался 23 августа 1946 года в Минске во время операции. То есть родился народный герой на два с лишним месяца раньше императора Александра III, пережив его более чем на полвека, а умер на два с лишним месяца позже формального главы советского государства Михаила Ивановича Калинина, который был младше более чем на тридцать лет. С царем его объединяла страстная любовь к рыбной ловле, со "всесоюзным старостой" дед Талаш встречался лично в Москве в 1943-м.
Партизанить в свои 70 с лишним старик пошел потому, что поляки вторглись в его сложившийся годами внутренний мир, тесно связанный с окрестной природой. Российская империя в эту гармонию не особенно вмешивалась, ничем особенным не балуя: смышленый крестьянин довольствовался начальным образованием и пронес через все свои царские годы мечту о сапогах. Те, что были, он по привычке надевал при входе в Петриков, где продавал свою рыбу на базаре, а девять километров от деревни Новоселки, где Талаш обосновался после женитьбы и где теперь его дом-музей, шествовал босиком с обувью на плечах.
А внутренний мир у Талаша был очень богатым. Вот что он поведал участникам экспедиции 1932 года в Полесье, после которой и началась громкая слава деда, ибо Коласу рассказы эти сообщил его приятель Василий Щербаков, академик АН БССР и будущий первый декан исторического факультета БГУ, расстрелянный в 1938-м как враг народа. Арест старого партизана выглядел так: "Проходя через нейтральную полосу, я в лесу нарвался на группу вооруженных поляков. Начали они стрелять по мне. Деваться мне было некуда. Я угодил в лапы пяти поляков. Поймали они меня, начали расспрашивать, кто я такой, куда иду. Был крепкий мороз. Я иду, приглядываюсь к вооруженным людям и вижу: щупленькие. Они ведут меня к коменданту. Я прикинулся простачком и говорю им: "А ружьишки же какие у вас хорошие!" И в то же время схватил у одного поляка ружье, наотмашь стукнул одного из них по голове; ружье сломалось, и в моей руке остался ствол. Этим стволом вмиг размахнулся, ударил другого. Удары были до того сильные, что и первый, и второй свалились с ног, а три оставшихся в панике бросились удирать от меня..."
Народный мститель выказывал недовольство Коласу, с которым познакомился уже после выхода в свет "Дрыгвы", что в повести поляков оказалось не пятеро, а трое. В семье же Василия Исааковича с его слов сохранилась совсем другая версия событий с пятью поляками: юркий дед угнал у них на Припяти лодку. Пока воины Пилсудского любовались красотами на берегу, Талаш с грацией Тарзана с разбега вскочил в бесхозное судно с оружием и имуществом бедолаг-оккупантов и был таков. От этой операции сохранилась и вполне реальная реликвия в виде табакерки.
Где тут правда, сегодня уже не разберешься, но бесспорные достоинства деда Талаша как рассказчика очень пригодились в годы Великой Отечественной. Пришедший в отряд известного партизанского командира Романа Мочульского дед в свои неполных сто был не просто так в начале 1943 года переправлен в Москву. Его яркие выступления по радио создавали очень нужный эффект всенародного сопротивления гитлеровцам: если уж дед Талаш с немцами бьется, то и всем остальным нечего сомневаться.
Но если на обеих своих войнах старый партизан был большевикам очень даже нужен, то в мирное время у деда с советской властью имелись заметные разногласия. На метаморфозы массовой коллективизации дед взирал из глубин своего внутреннего мира, в колхоз так и не вступил даже после всесоюзной славы и предпочитал жить прежней жизнью, работая лесником, если разрешали. Повесть Коласа в 1934-м цензура пропустила уже тогда, когда опасность дедова бунта исчезла. Лесником ему дали потрудиться с весны победного 1945-го, уже после столетнего юбилея.
А в чем, кстати, секрет его долголетия? Василий Исаакович вставал рано, питался скромно, не забывая съесть утром луковицу для дезинфекции организма, но никогда не голодал, что на богатой рыбой Припяти было и невозможно. И жил в гармонии с белорусской природой, что, наверное, и есть главный рецепт.
Дед Талаш уникален не только тем, что он самый пожилой участник Великой Отечественной, самый старый ее орденоносец (орден Отечественной войны I степени), а также медаленосец (медаль "Партизану Отечественной войны"). Неповторимо и то, что на войне оказался человек, уже сросшийся со славой литературного героя. И скульптура Талаша с сыном как часть композиции памятника Коласу в центре Минска - вполне оправданное подтверждение тому, что писательская сказка на сей раз точно стала былью.