В таком разнообразии точек зрения и архивных аргументов четко прослеживается грустная интонация современных белорусских исследователей. Рижский мир, разрезавший этническую территорию Беларуси на советскую и польскую части, именуется "проклятым договором" и считается одной из самых больших трагедий, выпавших на долю белорусского народа в ХХ веке. Эти оценки полностью соответствуют исторической истине, если смотреть на мир заплаканными глазами белорусов из марта 1921-го. Если и была для разделенной Беларуси в тот момент в огромной бочке рижского дегтя какая-то ложечка меда в виде признания в договоре государственного суверенитета белорусской советской республики, то сладость ее полностью зависела от плохо предсказуемого будущего отношений Варшавы и Москвы.
Судьба Беларуси и ее народа по состоянию на весну 1921 года въезжала в большой темный туннель, выход из которого даже приблизительно не был известен и самим подписантам рижского соглашения. При этом белорусский вопрос становился исключительно принципиальным в теперь уже мирных, но от этого не ставших добрее, советско-польских отношениях. Если бы буква Рижского договора строго соблюдалась высокими договорившимися сторонами, печаль белорусов о разделенной родине грозила растянуться на долгие десятилетия. Но в реальности этой самой дипломатической букве повезло гораздо меньше. Шанс для Беларуси и свет в конце туннеля забрезжил на горизонте уже в первые годы после Риги, и заключался он в том, что стратегия по белорусской тематике, как оказалось, была только у одной стороны конфликта, советской. У поляков же была только тактика, свойственная дореволюционным беременным гимназисткам, - авось как-нибудь да рассосется. Первый маршал Польши Юзеф Пилсудский еще до начала активных боевых действий 1920 года счел белорусскую государственность "фикцией", после Риги "фикцией" объявили уже самих белорусов, проживавших почти на четверти территории польского государства. Властям в Варшаве к тому же очень не хотелось тратить деньги на образование белорусских детей и вообще совершать какие-либо движения по части записанных в договоре национальных прав непольских национальностей. Закрывать белорусские школы вплоть до полного их отсутствия к 1938 году польским властям казалось важным государственным делом, а белорусский язык в массовом обиходе сводился, например, к тому, что в популярной виленской газете "Слово" на нем, чтобы поиздеваться над "неправильным выговором", давали слово исключительно мелким преступникам из криминальной хроники.
Большевики об этих "шалостях" польских властей хорошо знали, избрав стратегический курс на поддержку белорусов назло надменному польскому соседу. Уже 10 марта 1921 года, за неделю до рижского подписания, нарком по делам национальностей Сталин заявил весьма определенно с трибуны Х съезда партии: "Здесь я имею записку о том, что мы, коммунисты, будто бы насаждаем белорусскую национальность искусственно. Это неверно, потому что существует белорусская нация, у которой имеется свой язык… ввиду чего поднять культуру белорусского народа можно лишь на родном его языке". Роль Сталина в белорусской истории до крайности неоднозначна, но эта его позиция вскоре получила важное практическое развитие. Стоило державам Антанты в марте 1923 года признать восточную границу Польши, зафиксированную Рижским миром, как в Москве в июле того же года негласно приняли триединый план по белорусскому вопросу, включавший одновременно и значительное расширение территории БССР, и широкое массовое продвижение белорусского языка в школе и культуре, и мероприятия по возвращению белорусской эмиграции на родину.
План этот был исполнен неукоснительно, и за ним четко просматривался курс большевиков на объединение западнобелорусских земель с БССР. Такие проекты появились задолго до их реального осуществления осенью 1939 года. Поляки так и не смогли почувствовать себя в Западной Беларуси хозяевами. Здесь уже через год после Рижского мира, неспокойным летом 1922-го, стало ощущаться зримое присутствие белорусских партизан, среди которых выделялся Кирилл Прокофьевич Орловский. А в 1924 году на станции Ловча, что ныне в Лунинецком районе, его отряд совершил исключительно дерзкое нападение на специальный поезд, в котором беззаботно ехал полесский воевода Станислав Довнарович, недавний министр внутренних дел Польши. Партизаны Орловского ловко остановили состав красным флажком, пополнили свои запасы оружием и ценностями, а воеводу Довнаровича, по сведениям советской печати, больно высекли сорока плетьми, что обернулось для него концом политической карьеры. Особую пикантность этой истории придавал тот факт, что методику ограбления поездов Орловский позаимствовал у самого маршала Пилсудского.
Удача постепенно стала решительно отворачиваться от варшавских властей, которым не суждено было переварить территориальные приобретения в Беларуси по по Рижскому миру.