Известно, что Сергей Королев называл космонавтов "орелики". Главный конструктор часто бывал в отряде, во время экзаменов лично проверял готовность. И вообще проверял все.
Сотрудник опытного завода ОКБ-1 Владимир Зудаков рассказал любопытный эпизод. Когда в цехе собирали первый "Восток", ему нужно было закрепить один из приборов в кабине корабля. Он поднялся к люку по стремянке и обнаружил Королева сидящим в кресле пилота с полузакрытыми глазами.
"И сколько вы уже тут сидите?" - вырвалось у рабочего. "Полчаса, - говорит Главный. - А вы лично сколько времени сидели в корабле?". "Ни разу". И тут Королев неожиданно взорвался: "А вы посидите! И поймете тогда, что при такой компоновке кресла, как у вас, космонавт больше суток в корабле не протянет! Околеет без всяких там нештатных и аварийных ситуаций! Это надо же, слепить такую каракатицу: похлеще, чем для коровы седло!"...
"Известно, что перед полетом Юрий Гагарин крепко спал. Отец же провел почти бессонную ночь, - рассказала корреспонденту "РГ" Наталия Королева. - Можно представить, что он испытал за 108 минут первого полета! Когда Гагарин успешно приземлился, ощущение счастья переполнило всех. Ради одного этого события стоило жить.
Вернувшись в Москву, отец сказал: "Это я должен был лететь. Но годы уже не те, да и не пустили бы меня". Это сожаление не покидало его и в дальнейшем. Бывший заместитель председателя Военно-промышленной комиссии Георгий Николаевич Пашков вспоминал: "Как-то уже после полета Титова сидели мы в домике на космодроме - выдалась свободная минута перед началом заседания Государственной комиссии. И вот Сергей Павлович посмотрел на председателя Константина Николаевича Руднева, на меня и сказал полувопросительно: "А что, братцы, не слетать ли и мне туда, а?"
Отец был невероятно мужественным человеком. В Казани произошел такой случай. Шли летные испытания реактивной установки на самолете Пе-2. В очередном полете, в котором Королев участвовал как ведущий инженер, на высоте 7000 метров взорвался двигатель. "Полетело" хвостовое оперение. Летчик приказал отцу прыгать с парашютом, но тот отказался - хотел установить причину аварии. Самолет удалось посадить. У отца было обожжено лицо, опалены веки и брови, и самое главное - пострадали глаза. К счастью, зрение удалось восстановить".
Имя Королева было рассекречено лишь в день его смерти. Для всех при жизни он оставался безымянным Главным конструктором или профессором К. Сергеевым, статьи которого появлялись в газете "Правда". Не было ли ему обидно?
"Мне кажется, в душе он переживал, - делилась Наталия Сергеевна. - Академик Борис Евгеньевич Патон рассказывал мне, как однажды после очередного успешного пуска он встретил Королева в коридоре Академии наук и бросился к нему: "Сергей Павлович, я вас поздравляю!". А отец ему так грустно отвечает: "Мы - рудокопы, мы - под землей. Нас никто не видит и не слышит".
Да о чем говорить, если в день, когда Москва встречала первого космонавта, Главный конструктор даже не смог попасть на Красную площадь? Вместе с женой он встречал Гагарина на Внуковском аэродроме. Но их машина шла в колонне одной из последних, и потом они не смогли пробраться сквозь толпу. Смотрели митинг по телевизору. А однажды в День космонавтики он пришел на торжественное заседание и хотел пройти в первые ряды, которые охранялись. Отцу преградили дорогу: "Вы знаете, товарищ, эти места только для тех, кто имеет непосредственное отношение к этому событию". Его же в лицо никто не знал".
Говорят, что Нобелевскую премию создатель первых в мире ракетно-космических систем мог получить дважды - за запуск первого искусственного спутника Земли и за полет первого космонавта. Но когда Нобелевский комитет предложил назвать фамилию Главного конструктора, Никита Хрущев ответил как обрубил: "Одного человека назвать нельзя, творцом новой техники у нас является весь народ".
Было ли известно Королеву об ответе Никиты Хрущева на обращение Нобелевского комитета?
"Не знаю, - сказала Наталия Королева. - Во всяком случае он никогда не жаловался".