Работа, названная строчкой из пафосной советской песни, сегодня включающей скорее скепсис, чем энтузиазм, наверное, одно из самых сильных исследований сталинизма как эпохи. "Очень особенной книгой" назвала ее хранительница творческого и научного наследия Александра Зиновьева, его жена Ольга Зиновьева.
Написанная в начале 80-х годов прошлого века, она дает настоящее понимание времени, которое, как заметила Ольга Зиновьева, "можно оправдывать, не понимая, и понять, не оправдывая". Последнее и делает Зиновьев. Редактор журнала "Историк" Олег Назаров назвал эту книгу Зиновьева " социологической повестью".
Действительно, иногда не поймешь, выдуманные или настоящие диалоги ведет автор с многочисленными сталинистами. Скорее выдуманные, но придающие явлению такую полноту и такой объем, каких не обнаружить в нравоучительных осуждениях на документальной основе.
Его основной прием это своего рода реконструкция мыслей, чувств, порывов, логики сталинистов. Не оценка и не анализ, а реконструкция. Но понимание это дает феноменальное.
И ходульные фразы про необъяснимое количество доносов в сталинское время превращаются в беспомощный осудительный наив, стоит, например, почитать включенный в "социологическую повесть" Зиновьева своего рода синопсис романа о доносах.
Причем это отнюдь не попытка подсунуть читателю симпатию к сталинизму. Читатель, как и автор, остается абсолютно свободным от этого. Но сохраняя неприятие, он может получить шанс на понимание. Потому что и проклятия сталинизма и его обхихикивание, увы, часто затем оборачивается нарастанием симпатий к нему.
Эта книга важна в методологическом плане, уверен биограф Зиновьева, литературовед Павел Фокин, поскольку дает инструмент для понимания, как сталинизма, так и современности. Недаром она, написанная скорее в жанре социологического трактата, включена в десятитомник исторической прозы XX века. По мнению знатоков наследия Зиновьева, она стоит в одном ряду с такими книгами, как "Глазами человека моего поколения" Константина Симонова и "Люди. Годы. Жизнь" Ильи Эренбурга.
Отрывки из книги "Нашей юности полет"
"Реальность лишь частично и к тому же в превращенной форме отражается в словесном потоке своего времени. Не всегда речи деятелей эпохи, программы партий, резолюции съездов, газетные статьи и книги адекватно отражают глубинное течение истории. Иногда бурное кипение страстей происходит в стороне от главного течения и на мелком месте, а мощное скрытое течение остается незамеченным на поверхности. Преувеличение роли словесной формы истории и игнорирование ее неадекватности скрытой сущности процесса имели следствием то, что второстепенные личности и события занимают больше внимания людей, чем реально первостепенные, их роль сильно преувеличивается в ущерб исторической правде".
"Масштабы исторической личности определяются … не способностью понимать объективную сущность происходящих событий и объективные тенденции исторического процесса в данное время, а тем, насколько его личная деятельность совпадает с объективными закономерностями нарождающегося общества и насколько она способствует реализации его объективных тенденций. Интеллект исторического деятеля мало что общего имеет с интеллектом ученого-социолога и ученого-историка, изучающих эпоху этого исторического деятеля".
"Моя личная ненависть к Сталину стала уступать место чисто интеллектуальному любопытству - желанию понять скрытые механизмы социалистического общества, порождающие все те отрицательные явления, на которые я уже насмотрелся достаточно много".
"На студенческой вечеринке я наговорил лишнего о Сталине. Я никогда не был принципиальным врагом нашего строя, Сталина, политики тех времен. Просто случилось так, что высказал вслух то, что накопилось в душе. И это тоже нормальное явление. Тогда многие срывались. На меня написали донос. Я знал, что донос будет, и это тоже было общим правилом. И не видел в этом ничего особенного. Я знал, что сделал глупость, и чувствовал себя виноватым. Я считал справедливым и донос, в котором я не сомневался, и наказание за мою вину, которое я ожидал. Если теперь посмотреть на этот случай, то все будет выглядеть иначе. Доносчики будут выглядеть как безнравственные подонки. А они на самом деле были честными комсомольцами и хорошими товарищами. Я буду выглядеть героем, которого предали товарищи, а власти несправедливо наказали. А я не был героем. Я был преступником, ибо я и окружающие ощущали меня таковым. И это было в строгом соответствии с неписаными нормами тех дней и с неписаной интерпретацией писаных норм".
"Сталинизм - это не нечто подобное гитлеризму в Германии. Сходство есть. Но различие существеннее. Сталинская эпоха в ее самых существенных свойствах вошла в структуру нового общества и в психологию нового человека".
"Считается, что Гитлер обладал гипнотическим воздействием на массы. Но Сталин перед массами вообще не появлялся и редко выступал публично, а его "гипнотическое воздействие" было не меньше. Дело тут не в некоей личной способности вождя, а в самой массе - в ее способности в данной ситуации к "самогипнозу". Если масса избрала кого-то в качестве такого "гипнотизера", последний может делать что угодно - говорить, молчать, вопить, шептать, шепелявить, говорить с акцентом… И все будет иметь эффект. Лишь постфактум кажется, что избранник сам пробился "вверх" и совратил массу. На деле же массы сами выталкивают его на эту роль и вынуждают играть историческую роль. Именно роль. Именно играть. Он становится адекватным вытолкнувшей его массе. Сталин был воплощенное "Мы".
"В нашем подвале, например, сгнил пол. Мы писали жалобы во все инстанции. Писали Буденному, Ворошилову и даже самому Сталину. Не помогло. Тогда кому-то пришла в голову мысль написать письмо в органы. Эффект был немедленный. Пол нам сразу починили. И разъяснили, что враги народа, засевшие в некоторых учреждениях, умышленно не пропустили наши письма к вождям, чтобы вызвать недовольство населения".