В Нижнем Тагиле Шалва Степанович поначалу руководил строительством Уралвагонзавода, во время войны выпускавшего танки Т-34. Но вскоре, как признание его неоспоримых заслуг в строительстве гигантского завода, Шалву Степановича назначили руководителем всех коммунистов Нижнего Тагила, а значит - фактическим хозяином города.
С Шалвой Степановичем я, по ряду непреодолимых обстоятельств, знаком не был, а вот его старшего сына - Булата Шалвовича - знал. В то время, когда Окуджава-старший жил в этом доме и руководил коммунистами города, Окуджаве-младшему было всего тринадцать лет, он учился в пятой городской школе, писал исторический роман и был влюблен в одноклассницу, которую звали Сара Мизитова. А еще он дружил со своим отцом и красавицей мамой - Ашхен Степановной, с которыми по вечерам ходил на цирковые представления в шапито, упрятанном, как и их дом, в одном из дворов. В третьем отделении циркового представления была классическая борьба. Боролись звезды мирового класса…
Так мы, пацаны Нижнего Тагила, тогда считали. Впрочем, пришла пора признаться: ваш покорный слуга родился в этом городе, тоже ходил в пятую школу, ухаживал за одноклассницей Наташей, а по вечерам вместе с моим папой - Михаилом Федоровичем, начальником разливочного пролета первого мартена, - важно направлялся в шапито, где в третьем отделении была борьба мирового класса. Что еще общего у меня с Булатом Окуджавой? Ну, конечно, самое главное - его мудрая поэзия, его удивительные песни. Они и мои тоже, поскольку я с ними рос и взрослел. А в остальном... в остальном все по-другому.
С мамой, папой и младшим братом мы жили в просторной квартире на улице Металлургов рядом с металлургическим комбинатом. Маленькому Булату повезло больше: он жил в просторном доме. "В самой большой комнате - стол посередине и диван у стены. Невиданный доселе радиоприемник "ЭЧС-2". По нему можно было слушать даже радио "Коминтерн" из Москвы. И когда в Москве выступал Сталин, все собирались вокруг этого волшебного ящичка и, замирая, вслушивались в космическое потрескивание и голос далекого вождя. И папа тогда сказал: "Какое изобретение! Сиди себе дома и слушай Москву!.. А после наклонился к Ванванчу (Так назвал себя Булат в романе "Упраздненный театр". - Ю.Л.) и шепнул ему: "Товарищ Блохин хотел послушать. Скорей зови его". Дворник Блохин сидел на стуле рядом со всеми и тоже слушал и теребил бороду. Однажды он сказал Ванванчу во дворе: "Я раньше у купца Малинина в дворниках служил. Хрен бы он меня радио слушать позвал бы… Видишь как…" - "Конечно, - сказал Ванванч, польщенный, - мы же большевики". - "Ну", - подтвердил дворник.
Был еще папин кабинет со стареньким диваном, с небольшим письменным столом и канцелярским шкафчиком, в котором стояли книги. Дальше по коридору размещалась маленькая комнатка, в которой устроился счастливый Ванванч. У него была железная кровать с никелированной грядушкой, маленький стол и маленький шкафчик, а в нем - его книги".
Счастливая жизнь маленького Булата длилась в этом доме недолго. В январе тридцать седьмого года Шалву Степановича вызвали в Свердловск, в обком партии. Он пригласил с собой жену, сказал, что вопрос пустяковый и что вечером они сходят в театр. Шалва Степанович попрощался с Булатом ("Пока, Кукушка!" - он звал маленького сына Кукушкой) и с легким сердцем отправился в Свердловск. Они остановились в гостинице "Большой Урал". Утром Шалва Степанович ушел в обком.
Ни маленький Булат, ни Ашхен Степановна не увидят его больше никогда. Папу Булата Окуджавы расстреляют в подвале Свердловского НКВД на улице Ленина четвертого августа тридцать седьмого года. Ему удалось дожить до тридцати шести лет.
Его, когда-то перешедшего дорогу самому Берии, обвинили в "активном руководстве контрреволюционной троцкистской организацией на Урале, создании регионального повстанческого центра и организации теракта против наркома Орджоникидзе". В пятьдесят шестом году Шалва Окуджава был полностью реабилитирован.
В ту же ночь в том же подвале на улице Ленина, 17, расстреляли еще около четырехсот (!) ни в чем не повинных людей. А еще спустя год количество расстрелянных на улице Ленина превысило двадцать тысяч. Трупы свозили по ночам на двенадцатый километр Московского шоссе и закапывали в заранее вырытых рвах. Когда много лет спустя обнаружили это захоронение, с квадратного метра извлекали по тридцать скелетов с аккуратными дырочками в черепах. Такой вот цирк-шапито с борьбой в третьем отделении.
Ну, а что же Булат? На следующий день после ареста отца, ему не давали прохода в школе: кричали в спину "Троцкист! Троцкист!". Даже вчерашние друзья. Он сказал маме: "Я больше не пойду в эту школу". Она согласилась и сообщила ему, что они уезжают в Москву. Ашхен Степановна, конечно же, не предполагала, что в Москве арестуют и ее. А потом будут долгие годы в Карагандинском лагере для жен врагов народа.
Маленький Булат пережил одно потрясение за другим: его любимые мама и папа оказались врагами (кому же тогда верить?!). Потом он узнал, что папы больше нет, что он расстрелян. Потом, записавшись добровольцем, пройдя войну и выжив, он сумел понять еще многое про нашу жизнь. Как он жил с ЭТИМ пониманием? Не знаю. Меня судьба пощадила: папу не расстреляли, маму не сослали в лагерь, меня никто не называл предателем и троцкистом. Может быть, поэтому я гораздо позднее понял, с чем мы имеем дело.
Много лет спустя он приехал в Нижний Тагил и выступал в ДК Уралвагонзавода. Пел свои песни, читал стихи. Потом приехал еще раз. Его жена, Ольга Владимировна, говорила: "Мы здесь второй день, и Булат все время плачет…". Однажды в Свердловске он попросил остановить машину у ворот того дома по улице Ленина,17. Лил дождь. Он вышел без зонтика и долго стоял у ворот этого проклятого дома. Потом медленно подошел к автомобилю. По лицу текли струи дождя.
Что он думал тогда? Как он жил с этой невыносимой тяжестью понимания того, что случилось со страной и с нами? Не знаю. Булат Шалвович не любил публичных откровений. Но ответы на эти вопросы все же есть. Вот они:
"Где-нибудь на остановке конечной
скажем спасибо и этой судьбе,
но из грехов своей родины вечной
не сотворить бы кумира себе.
Ах, ничего, что всегда, как известно,
Наша судьба - то гульба, то пальба…
Не расставайтесь с надеждой, маэстро,
Не убирайте ладони со лба".
Его ответ был таким - он делал то, что мог лучше всего, он писал стихи и прозу.
Потому что рукописи не горят.
Потому что в конце концов тексты сильнее тех, кто…
Вот о чем может рассказать дом в тагильском дворе между улицами Ленина и Маркса.