Его называли Королем поэтов. Как Хлебникова. И он действительно был Королем поэтов в 80-90-е годы.
А в "нулевые" годы Саша вдруг совсем перестал писать стихи, перестал публиковаться и жил отшельником в центре Москвы, не появляясь на литературных тусовках, вообще словно исчезнув из этой жизни. Он поступил, как Блок, который тоже перестал писать стихи, когда перестал слышать "музыку". А Еременко в годы гласности и полной свободы печати вдруг перестало хватать... свободы. Я думаю, так было потому, что он различал свободу внешнюю и внутреннюю.
Даже невозможно передать словами, что такое был для нас, молодых, Александр Еременко в 80-е годы. На его выступления собирались толпы. Его стихи слушали, затаив дыхание. И он сам по себе, своей какой-то невероятной для тех лет свободной манерой поведения не мог не восхищать. А подражать ему было невозможно, как нельзя подражать "штучному" экземпляру человеческой личности, которая создана Богом ли, природой, духом ли, который дышит где хочет... не знаю. Только Александр Еременко был и остается такой один. Король! Да, Король!
Сейчас в некрологах пишут, что в 80-е годы он, Иван Жданов, Алексей Парщиков и др. создали группу "метаметафористов". Да ничего они не создавали. Термин этот придумал поэт, литературовед Константин Кедров и использовал его в своей статье, кажется, в "Литературной учебе". На самом деле Жданов - это Жданов, Парщиков - Парщиков, а Еременко - Еременко.
Здесь нужно говорить не о литературной группе, а о новом поколении поэтов, которые пришли в 80-е годы и на какое-то время затмили "шестидесятников".
Стихи Еременко были метафорически сложные, но по смыслу очень простые, человечные, ироничные, а порой грустные до слез:
В густых металлургических лесах,
где шел процесс созданья хлорофилла,
сорвался лист. Уж осень наступила
в густых металлургических лесах.
Там до весны завязли в небесах
и бензовоз, и мушка дрозофила.
Их жмет по равнодействующей сила,
они застряли в сплющенных часах.
Последний филин сломан и распилен
и кнопкой канцелярскою пришпилен
к осенней ветке книзу головой,
висит и размышляет головой,
зачем в него с такой ужасной силой
вмонтирован бинокль полевой?
Я часто читаю эти стихи про себя наизусть, когда мне приходит такое настроение.
Да, метафорически сложно. Но как же грустно видеть и эту мушку, и этот бензовоз, и этого филина! Как ясно видишь и даже слышишь этот сорвавшийся осенний лист, который упал и шуршит по металлургическим лесам.
Или вот это, которое я тоже бесконечно люблю:
Сгорая, спирт похож на пионерку,
которая волнуется, когда
перед костром, сгорая от стыда,
завязывает галстук на примерку.
Сгорая, спирт напоминает речь
глухонемых, когда перед постелью
их разговор становится пастелью
и кончится, когда придется лечь.
Сгорая, спирт напоминает воду.
Сгорая, речь напоминает спирт.
Как вбитый гвоздь, ее создатель спит,
заподлицо вколоченный в свободу.
Да, Еременко поражал внутренней, да и внешней свободой. Но он, между прочим, никогда не говорил матерных слов, считая, что это недостойно человека.
Родился он 70 лет назад в деревне Гоношиха Алтайского края. Учился в деревенской школе. Служил во флоте. Работал на стройках Дальнего Востока, кочегаром. Но не было среди поэтов его поколения фигуры более артистической, чем он. С длинными волосами, в тельняшке, он, опрокидывая в себя бутылку с портвейном где-нибудь на скамейке в московском сквере, все равно был артистом в высшем смысле слова. Это все равно было... красиво! Не знаю, как это ему удавалось, но это было... красиво!
Я добрый, красивый, хороший
и мудрый, как будто змея.
Я женщину в небо подбросил -
и женщина стала моя.
Когда я с бутылкой "Массандры"
иду через весь ресторан,
весь пьян, как воздушный десантник,
и ловок, как горный баран,
все пальцами тычут мне в спину,
и шепот вдогонку летит:
он женщину в небо подкинул -
и женщина в небе висит...
Мне в этом не стыдно признаться:
когда я вхожу, все встают
и лезут ко мне обниматься,
целуют и деньги дают.
Черт побери, но ведь это почти так и было! Это правда, правда! И про женщину - правда.
Ушел из жизни поразительного таланта русский поэт.
Прощай, Саша!
Прости нас, Король!