Во-первых, так Азаров вольно или невольно принял вызов ушедшего два года назад создателя театра, для которого метафизика Гоголя была близким сюжетом. Во-вторых, смог предложить труппе материал, в котором она может проявиться в самых разных своих качествах. И, в-третьих, попробовал ответить на вопрос, который сегодня волнует как никогда: "Русь, куда же несешься ты?"
Риторическое это вопрошание отразилось во всем строе спектакля, вздыбленного как летящая птица-тройка. Художник Николай Симонов нашел для него сразу несколько узловых метафор. Двухэтажный модуль с железобетонными клетушками снизу и прозрачной трубой-переходом сверху напоминает инфраструктуру пригородных электричек. По этой трубе, гонимый снежной метелью, летит Чичиков (приглашенный на эту роль Сергей Епишев). По ней или рядом весь спектакль блуждают разные существа вроде дев с рыжими волосами, пьяных мужичков, крестьянок, тихо воющих какие-то древние плачи - мертвые души, ожидающие учета. Странный, бесконечный гул звучит в спектакле постоянно (композитор Вадим Каверин), то сливаясь с фольклорной стихией, то вырываясь попсой или надрывным пением башлачевского "Ванюши". Ее горланят где-то в вокзальном переходе в начале второго действия, и с этого момента разнообразные мотивы, торчащие во все стороны и никак не могущие успокоиться, начинают сходиться в какой-то не очень внятный, но отчаянный мотив.
Еще один метафорический узел - зарешеченные вокзальные клетушки, в которых обитают персонажи поэмы, или свидетели по делу о мертвых душах. Сюжет с "делом", придуманный драматургом спектакля Ольгой Никифоровой, позволил компактно изложить огромную часть поэмы, посвященную ранним годам Чичикова. Следователя, пытающегося вывести его на чистую воду, зовут Порфирий Петрович (Иван Степанов). Персонаж Достоевского, психолог и знаток живой души, здесь копается в душах мертвых. Он наивно полагает изобличить афериста, но оказывается на шабаше вурдалаков, откуда его изгоняет импозантный губернатор (Александр Семенов).
Каков же здесь Чичиков? Персонаж Сергея Епишева возвышается над всеми в силу роста и природной желчной элегантности. Спускаясь сверху вниз - из мистической трубы (YouTube?) к провинциальным "трущобам", - он брезгливо проходит мимо, обдавая провинциальную элиту презрительностью и холодом. Этот Чичиков обладает откровенно инфернальной природой и, скорее, похож на Воланда. Не зря он окружен дьявольской свитой, и если обаятельный пьяница-Селифан вполне предсказуем, то в стильном пареньке, следующем за Чичиковым по пятам, трудно признать Петрушку (Дмитрий Тадтаев).
Этот эффектный, но как будто не имеющий индивидуальных черт Чичиков соотносится со всем спектаклем, в котором общество "мертвых душ" важнее, чем отдельные лица, "характеры". Когда премьерное волнение уляжется, наверное, возникнет необходимый баланс. Пока же на первый план выдвигается страшный в своей "хтони" Плюшкин в исполнении Дмитрия Бозина. Согнутый пополам, застывший, внутренне неподвижный, он обладает ужасающим взглядом гоголевского Вия.
Впрочем, летящий на всех парах сценический текст как будто и не предполагает никакой согласованности. Одарив публику несколькими повторяющимися финалами, "мертвые души" наконец отпускают своего ценителя и знатока Чичикова. Он исчезает с портфельчиком в снежной метели, в прозрачной Трубе, чтобы появиться уже наверху - в черном небе, утыканном тучами-подушками. И мы понимаем, что и возник-то Чичиков оттуда же - с черных, дьяволовых небес. В этой блестящей метафоре возник образ мистерии о настоящем аде, которую написал Гоголь.