Фигейреду часто обращался к античным сюжетам, модным в середине прошлого века: к мифам о Лисистрате, Амфитрионе и др. Отмечали и связь его с экзистенциализмом. Хотя в рубрику экзистенциализма тогда записывали всех подряд: от Шеллинга до Николая Бердяева, от Ницше до Николая Островского, от Гуссерля до Николая Ставрогина.
Но в центре этой пьесы действительно лежат проблемы свободы и рабства, любви и смерти, экзистенциального выбора. Пьеса рассказывает о древнегреческом баснописце Эзопе и сама построена как басня. Хотя можно трактовать ее и как философский диалог. Место и время действия - древнегреческий Самос, V век до н. э. А философию в форме диалога в Элладе примерно тогда и изобрели.
Собеседники разбиваются на пары. Богатый и пригожий софист Ксанф, преподаватель премудрости (Александр Мясников) - и его уродливый, но остроумный раб Эзоп (Евгений Редько). Клея, жена Ксанфа (Нелли Уварова) - и Мелита, его рабыня и наложница (Мария Рыщенкова). Начальник городской стражи (Иван Воротняк) - и еще один раб Ксанфа, бессловесный эфиоп (Иван Забелин). Он тоже страж, но над самим Эзопом: наказывает его плетью и воплощает брутальное начало.
Эзоп не только плетет свои притчи, но и выручает Ксанфа из трудных положений. Ксанф всякий раз обещает ему свободу и всякий раз обманывает. Софистика рабовладельца до поры до времени берет верх над диалектикой раба.
А когда Эзоп под давлением горожан все же получает свободу, он сам попадает в драматическую переделку. Его обвиняют в святотатстве. Если Эзоп признает себя рабом, то отделается наказанием все той же плетью. Если объявит себя свободным - его бросят в пропасть: такая кара полагается полноправным гражданам.
Эзоп выбирает свободу даже ценою смерти. Финальная ремарка "Снаружи шум, производимый народом, достигает своего апогея" кажется пародией пушкинского "Народ безмолвствует".
Постановщик Владимир Мирзоев объявляет: "Мы сочинили спектакль в жанре басни". Но басня - понятие многозначное. Во-первых, это краткая притча, обыкновенно с готовой моралью. Во-вторых, это фабула - сюжетная схема. В-третьих, это миф ("баснословный" буквально означает мифологический). Но миф, как известно, нельзя прочесть с помощью одной кодировки. Вот и в спектакле отчетливо выделяются две линии.
С одной стороны, это басни о животных. Недаром герои порой нацепляют звериные атрибуты. Обольстительная Мелита - хвост кошечки. Строптивая Клея - рог козы-дерезы. Вальяжный Ксанф - рога винторогого козла, шикарные, но позорные. Эзоп таких атрибутов лишен, но Евгений Редько умело передает пластику забавного зверька - скорее всего, суриката. Ведь в любой истории о животных - от слюнявого блога про котиков до глубокомысленной этологии Конрада Лоренца - мы сразу выделяем басенную аллегорию: так наше сознание устроено.
С другой стороны, все в спектакле поставлено с ног на голову. Мужчины носят юбки, а женщины - штаны. Клея и Мелита не сгорают от ревности, а милуются на ложе и дружно плетут интриги. Начальник стражи выступает глашатаем народа. По сцене разбросаны фрагменты восьмерок, лежащих на боку: то ли осколки упраздненной вечности, то ли фрагменты ленты Мебиуса, утратившей парадоксальный смысл.
Действие держится на роли Эзопа, с большим диапазоном эмоций - от животной забитости до победительного обаяния. Спектакль украшают и обе женские партии, где чувства также брызжут через край. Очень неплох и Ксанф - опытный демагог, преуспевающий делец. А Ивану Воротняку в роли начальника стражи играть почти нечего - но и он успевает вылепить образ снисходительного медведя.
В финале Эзоп выбирает свободу и смерть - и на него проливается дождь из золотой фольги. Апофеоз превращается в триумф. То-то Алексей Лосев в "Диалектике мифа" утверждал, что миф - это прежде всего чудо.
В то же время мы помним, что так чествуют нынешних спортивных чемпионов и эстрадных звезд. Вот и весь спектакль балансирует между возвышенным пафосом, которым богаты олимпийские мифы, и комическим снижением, к которому тяготеют звериные басни.
А если нужна мораль, то вот она: свобода лучше, чем несвобода. Как бы банально это ни звучало и с какой бы интонацией не повторялось.
Когда говорят, что свобода - тяжкий гнет, это не фигура речи. По понятиям греков, раб - не человек, а вещь: ведь он не участвует в жизни полиса. А человек, который чурается политики - это идиот, таково изначальное значение этого слова. Эзоп выбирает смерть и политику, а не жалкую жизнь идиота. Виноград сладок даже отравленный.