…В грохоте молодежной вечеринки девушка Саша и юноша Даня решают впервые познать, что такое секс в реале. В решающий момент в комнату вломятся встревоженные мать с отчимом и напомнят шестнадцатилетним любовникам об их правах, коих нет, и обязанностях, коих миллион. Униженные и оскорбленные в лучших чувствах, подростки пускаются в бега и, ощутив пьянящий вкус запретной свободы, мстят зашоренному миру как могут - заимствуя в магазине диковинные шмотки, разрисовывая баллончиками шубы в универмаге и, занявшись посильным вандализмом на стадионе… Взрослые пытаются водрузить разбушевавшуюся мелкоту на место, но вожжа уже попала под хвост: подростки завладеют оружием, почувствуют свою власть над ситуацией и людьми, и выстрелы неизбежно прозвучат…
Мотивы Ромео и Джульетты здесь далеко не впервые скрестились с хрестоматийными темами Бонни и Клайда. На память придут и другие юные бунтари мирового кино от героев Джеймса Дина до картин Андерсона, Копполы, Годара, Формана… Но это всегда был бунт молодых против нелепых установлений консервативного, полного предрассудков общества. Герои Ханта бьются за право быть личностями в мире, где уважение к личности отсутствует как понятие. Где умеют только унижать. На любое слово - рекомендация: "Ты рот свой закрой!". Не говорят - рявкают. Все, как у нас принято. Интересно, что главную партию в сюжете ведет, в духе времени, экс-слабый пол - именно Саше с ее льдистыми марсианскими глазами принадлежит идея устроить свою революцию. Революцию в себе.
Второй фильм Александра Ханта подтверждает: молодой режиссер обладает абсолютно своим, только своим видением. У него свои ракурсы, свой цепкий взгляд, ритм монтажа, пластика персонажей, безошибочное чувство кино и свобода в использовании его средств. Все тщательно продумано. Если заведение общепита - не меньше, чем "Блинчиковая". Если пейзаж - то искалеченные, убитые тополя, где на мертвых сучьях ростки с трудом пробиваются к жизни. Фоном - сегодняшний Екатеринбург с его урбанистическим скайлайном и залихватским стрит-артом. Чуть ли не каждый кадр сообщает нам нечто важное.
Здесь своя повествовательная логика и своя свобода обращения с жанрами. Все начнется короткими интервью с реальными подростками - они говорят о своих отношениях со старшими, о странных импульсах к саморазрушению, которые их посещают. Так в фильме возникает исследовательский, социологический акцент. Наравне с московскими и екатеринбургскими актерами снимались - прямиком из жизни - реальные персонажи наподобие разрисованного старика по прозвищу Спартак - эксцентричного художника, известного городского юродивого. Актер так не сыграет - не поверят, перебор! В игровую ткань картины включены фрагменты бесед с нашими современниками: живут невзрачно, но менять ничего не хотят. Когда герои выезжают за пределы большого города, пошла Россия, какой в кино не показывают, - деревенская глубинка с ее фирменной приветливостью. Фильм становится подобием роуд-муви с встреченными по пути монстрами и монстриками - пошла открыто фарсовая интонация. Все создает атмосферу абсолютной достоверности и узнаваемости от облика жилых-нежилых кварталов до поведения, расхожей фразеологии и незатейливых ухваток людей: мир отупел и туго соображает, и эти двое - единственные живые существа в округе. Узнаваемая реальность перемолота, преображена и освещена иронией наблюдательных авторов (сценарий написан Хантом в содружестве с Владиславом Малаховым). Эта ирония, улыбчивость фильма сообщают трагическому, по сути, сюжету многомерность, глубину и незлобивость - нет ничего дальше от пресловутой "чернухи", чем эта картина.
Важную роль играет саундтрек - хаотический звуковой компот, где Перселл и Хачатурян смешались с ДДТ, Face, Пошлой Молли и псевдонародными попевками во всей их сарафанной красе. Причем вальс Хачатуряна - кружение того, что прежде клеймили пыльным словцом "мещанство": салфеточки, рюшечки, подушечки, фарфоровые безделушечки, мертвый мир родительских вкусов.
Сашу и Даню играют москвичка Женя Виноградова и петербуржец Игорь Иванов, и это звездный дуэт, по органичности существования в сюжете, ясности развития характеров и пресловутой "химии" способный выдержать состязание с самыми яростными бунтарями мирового кино. В кульминационных сценах он демонстрирует шекспировский накал и редко дающуюся нашему кино чистоту. Финальный кадр с его немым вопросом молодого поколения залу сообщает сложно устроенной картине пафос открытой публицистики. Ответа на вопрос, боюсь, не будет.