И вот - Перестройка! "Больше демократии - больше социализма!" Пилите, товарищи, пилите, сук, на котором сидите... В 1987-м советское издание ("Знамя", N 6) стало точно яичком к Христову дню, или еще одной каплей масла под ноги СССР, спешащему на свидание с Трамваем Истории. Публика приняла "Собачье сердце" на ура, примерно с тем же восторгом, с каким "новое домоуправление нашего дома" приняло в пролетарские объятья Полиграф Полиграфыча Шарикова.
А в 1988-м буквально с колес делается - и показывается по ТВ! - экранизация "Сердца", которую видели ВСЕ. "Собачье сердце" стало знаковым ИДЕОЛОГИЧЕСКИМ явлением.
Честно говоря, в огромном социальном успехе фильма заслуга режиссера - не главная. Да, Бортко - крепкий профи, но здесь прежде всего требовалось угадать Запрос Времени и угодить ему.
Смачный текст Булгакова был нужен лишь как сумма афоризмов ("Отнять и поделить", "Не читайте перед обедом советских газет", "Дворники из всех пролетариев - самая гнусная мразь"). Главное, КОНТРАСТ Шарикова - Преображенского. Нужна ясная картинка-гротеск: уютно-сигарный "ученый барин" против невесть почему упавшего ему на голову "сукина сына и хама". Вот она - Революция, Советская власть "собачьих и рачьих депутатов", мать ее! 70 лет жизни нет...
В 1987-1988-м именно такая ЗЛАЯ ИЗДЕВКА "над Совком" была востребована, "ветер перестройки" бешено дул ей в спину. Этот ветер нес и Бортко и артистов - великий Евстигнеев сыграл 100 ролей, из которых Преображенский стал чуть ли не самой запомнившейся, и прекрасный Толоконников весь выложился только здесь.
Итак: (отборный текст + прекрасные актеры) х Время = Триумф!
Молодежь. Научно-техническая интеллигенция. Быстро перестраивающиеся чиновники. И даже ниже - ширнармассы - все с восторгом прилипли в 1988-м к ТВ, наслаждаясь торжественным растаптыванием "шариковых" и готовясь к самой грандиозной постановке - трансляции Съезда Нардепов 1989 г. Можно сказать, что "Собачье сердце" сработало как хороший конферанс - разогревало публику перед Главным Действием. Забавно - и типично! - что про "шариковых" говорили миллионы людей, чьи дедушки уж никак не были "преображенскими", по социальному происхождению скорее смахивали на Полиграф Полиграфыча. Но это - феномен известный. Точно так же несколько раньше термин "образованщина" с удовлетворенным презрением произносили те самые "советские интеллигенты", которых Солженицын (кстати, тоже не выпускник Императорского Университета или Пажеского корпуса!) так заклеймил... Что ж, поговорку "кто так обзывается, сам так называется" все знают - только про "других"...
Итак - "грянули и славно грянули". Но хотя "Собачье сердце" идеально подошло именно к Советскому Инфаркту (той самой "Величайшей Геополитической Катастрофе"), само-то оно имеет и другой смысл.
Все помнят любовный треугольник: Преображенский - Швондер (замечательная роль Р. Карцева) - Шариков. Если на 1 сек от "антисоветчины" перейти все же к тексту повести, понимаешь, что, в сущности, всю вину за "приключения Шарика" несет исполосовавший его "папаша Преображенский". Более чем прозрачный намек на "русскую интеллигенцию", устроившую Революцию и превратившую "наш добрый русский народ" в "возомнивших о себе хамов", озверелых "пролетариев". Не стану вступать в очевидный спор - например, народ до треклятой революции во многом жил, увы, "собачьей жизнью" и вполне "сам по себе" ненавидел бар, так что соблазнить малых сих было легче легкого... Это - другой разговор, останемся в пространстве повести.
Итак, наломал дров Преображенский, а вот "отвечать за тех, кого изрезал", не хочет! Ну, "Маленький принц"-то еще не написан, а сам дойти до этой мысли профессор не может. Преображенский, понятно, - образ собирательный, от Милюкова какого-нибудь до социального хирурга, дворянина Ульянова. Кстати, приказ Преображенского Шарикову - "вам нужно... учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом социального общества" - вольный или невольный отсыл к знаменитому лозунгу Ленина "учиться, учиться и учиться".
Преображенского - "разъяснили". С Швондером - того яснее. Фамилия и внешность кричат о еврейском происхождении этого "домового", который пытается науськать Шарикова на русского профессора Преображенского (здесь Преображенский уже в иной проекции - не "безответственный социальный экспериментатор", а просто "порядочный интеллигент"). Что ж, и этот архетип вполне узнаваемый и реальный в 1920-е (да и отсыл к "любимому Булгаковым Троцкому" - понятен). Есть тут и пророчество Булгакова: "Швондер и есть самый главный дурак. ...если кто-нибудь, в свою очередь, натравит Шарикова на самого Швондера, то от него останутся только рожки да ножки". Как в воду смотрел - наяву увидел "1937-й и другие годы"...
Да, "редкая повесть долетит до середины Истории Эпохи". "Собачье сердце" - долетело. Но этим "тайнопись повести" не исчерпана.
Есть там еще один незаметный персонаж.
Петр Александрович. Читатель и не вспомнит "толстого и рослого человека в военной форме". Между тем фигура-то очень важная - прежний пациент Преображенского, его "крыша". "Бог из машины", который одним словом и домком укрощает (сцена, где они хотели оттяпать у Преображенского одну из 7 комнат), и донос того же Швондера на Преображенского уничтожает... Вечная мечта несчастного Булгакова о "добром Воланде", "хорошем Пилате", который в нужную минуту спасет Мастера (почему Преображенский не попросил у него дать комнату Шарикову? Видимо, потому, что тогда бы сюжета не было!). В "жизни господина де Булгакова" он хотел, чтоб эту роль сыграл Король-Солнце Иосиф Грозный - да только тот презрительно отказался... хотя и добивать не стал, тоже верно.
Но мало того. Преображенский и Историческую Роль этому "рослому большевику" подобрал! "Городовой! - кричал Филипп Филиппович. - ...Поставить городового рядом с каждым человеком и заставить... умерить вокальные порывы наших граждан". Вот, оказывается, в чем горе - ВОЛИ людям много дала Советская власть, поубавить надо! "Толстый большевик" (пусть в "красном кепи") защитит Преображенского, посадит на цепь злого Шарикова! Золотая мечта измученного русского интеллигента...
В 1930-е связка Шариков - Швондер была и правда намертво разорвана (вместе со Швондером), а "новым городовым" оказался, естественно, Шариков - откуда ж их еще взять? "Вокальные порывы" - что свои, что чужие, он точно умерил. И крепко умерил. Вот не "умерил" ли он при этом Преображенского или Борменталя? Что ж, всякий волен дописывать повесть на свой лад.