Валерий Гергиев уже не одно десятилетие возвращает к жизни ценные балетные партитуры советского периода. С тех пор, как настоящей победой обернулась доверенная Алексею Ратманскому реанимация "Конька-горбунка" Родиона Щедрина, худрук Мариинского театра предпочитает выбирать для подобных задач молодых амбициозных хореографов. "Бэмби" Андрея Головина и "В джунглях" Александра Локшина ставил в начале карьеры Антон Пимонов, "Медного всадника" Рейнгольда Глиэра - Юрий Смекалов, а "Ярославну" того же Тищенко поручили Владимиру Варнаве.
К категории начинающих постановщиков принадлежит и Александр Сергеев, один из самых харизматичных танцовщиков нынешнего Мариинского театра. Ему, вероятно, досталась самая сложная задача - не только найти хореографическое решение для партитуры, которая неразрывно связана с именем Якобсона, но и сформулировать свое отношение к революции и блоковскому взгляду на нее.
В отличие от предшественника Сергеев не стал кроить музыку - наоборот, он ее нарастил. "12" не встроены в программу одноактных балетов, они самостоятельный спектакль.
Он открывается "Тремя песнями на стихи Марины Цветаевой", написанными композитором на несколько лет позже балета. Светодиодные конструкции воспроизводят два симметричных коробка-домика, в одном из которых устроен рояль (партия фортепиано - Анатолий Кузнецов), в другом - балетная пара. Между ними - скрытый станок, с высоты которого звучит меццо-сопрано (Екатерина Сергеева, Ирина Шишкова). Белоснежная балетная пара выясняет лирические отношения. Но если в музыке надвигается гроза, то балетная романтическая приподнятость отсылает скорее к Бунину, чем к Цветаевой.
Цветаевское слово в спектакле сменяется блоковским. "Двенадцать" звучит в этом варианте балета в полном объеме. Чтец медленно идет через погруженный в темноту зрительный зал в сопровождении ручной видеокамеры, которая транслирует его лицо на антрактный занавес. В первый премьерный вечер эта роль досталась Екатерине Кондауровой - и она, при всей скупости внешних эффектов, вложила в чтение всю клокочущую силу женской натуры. На втором спектакле роль взял на себя сам Сергеев, чей голос оказался более гибким и пластичным.
Кондауровой удалось превратиться в неумолимую эринию, чье приближение к сцене провоцирует гибель уютного старого мира. Настоящий музыкальный взрыв (за пульт собирался встать лично Валерий Гергиев, но провел премьерную серию Арсений Шупляков) не дает в оригинальной версии балета ни мгновения на подготовку, вздох. Три огромных куба-конструктора, в торцах которых светятся огромные цифры 12, сначала создают ощущение открытого мира. В спектакле они организуют пространство - не только сдвигаются, раздвигаются, трансформируются в разных сценах, но к финалу из них начинают выпадать отдельные блоки, воплощая идею сквозняка и разрушения.
Вопреки призыву поэта слушать музыку революции хореограф Сергеев опирается в первую очередь на помощь художника Леонида Алексеева и не очень доверяет музыке - отважной, бьющей наотмашь и создающей зримые образы революционной петроградской стихии. Хореограф воплощает ее ансамблем двенадцати танцовщиков и двенадцати танцовщиц, чьи линии строги и академичны, как убранная в гранит Нева. В поисках символов русской жизни Сергеев заставляет артистов то водить хороводы, как в "Весне священной", то складываться в знаменитую группу с косами, будто сошедшую с фотографий "Свадебки", то виться змейкой, как в ревю молодого Касьяна Голейзовского, - и внезапно выдавать соло, навеянные опытом Уильяма Форсайта.
Но какой смысл в движениях, когда все уже сформулировано стихом? Исполнительские усилия Екатерины Кондауровой и самого Сергеева (у Чтеца есть еще и сложная хореографическая партия), Константина Зверева и Филиппа Степина (Петруха), Надежды Батоевой и Ренаты Шакировой (Катька) обречены, несмотря на то, что хореография Сергеева в "12" выглядит более зрелой, чем в его предыдущих работах. Не смирясь с отказом Якобсона от образа Христа в белом венчике из роз, он придумывает мизансцену, повторяющую иконографию "Тайной вечери". Рассаживает танцовщиков на кубах, внутри центрального оставляя убиенную Катьку. Оттуда ее высвобождает Чтец, чтобы в унисон станцевать меланхолический дуэт. Этому красивому номеру можно придать множество значений. Но к чему, если завершится он тем, что сцену затянет красное полотнище, на которое спроецируются фигуры Чтеца и двенадцати танцовщиков. Какой бы смысл ни вкладывали бы в нее постановщики, нас снова отбросит в ту эпоху, когда не выжил балет Якобсона.
Справка "РГ"
В 1970-х Якобсон начал восстанавливать "Двенадцать" в собственной труппе "Хореографические миниатюры". Среди тех, кто занят в репетициях, были Валерий Сергеев, Александр Степин и Александр Зверев. Теперь сын Валерия Сергеева доверил своим коллегам Филиппу Степину и Константину Звереву сольные партии в своей постановке.